about_visotsky01: (Default)
Глава 16. Герой

В дилогии Высоцкого “Очи черные” герой мучительно ищет не место, где люди как люди живут, не край, где светло от лампад, а путь к возмужанию. Мир в его нынешнем ощущении – мужской мир, и это не естественное его состояние (конечно же, неслучайно здесь возникают гомосексуальные обертоны). Герой чувствует, что реальный мир устроен как-то иначе. Это неведомое, но уже ощущаемое, тоскуемое “нечто” – Жена, Дом. Не тот, в который он попал, а настоящий. Драма дома из “Очей черных” – в невзрослости его обитателей-мужчин. Взрослые по возрасту, они по своему ощущению мира и отношению к нему – подростки, юнцы. Пацаны из подворотни. Потому и нет в этом доме женщин. Потому и хаос повсюду: в доме пол покат да иконы в черной копоти, в душах героев – тоска и маета, а скатерть и стол – символ прочности, защищенности, уюта, достатка – разделяет нож, знак опасности, угрозы, уничтожения. И в “МАЗ-500” та же тема.
Read more... )
about_visotsky01: (Default)
Глава 10. Он – апостол, а я?

Герой и Петр
(окончание)

* * *
Власть

Итак, на одном конце оси – святой, апостол, хоромы, на другом – холоп, остолоп, зады-задворки. Петр в данном сюжете – персонаж с широким значением. Это не столько один из двенадцати апостолов-учеников Христа, со своей конкретной биографией, сколько образ представителя верховной власти. В христианской догматике функция апостола Петра – решать, какие души умерших попадут в рай, а какие нет. И это не только один из евангельских эпизодов, это еще и совершенно советский мотив! Подобная ситуация – своеволие чинуш, наделенных властью пущать-запрещать [103], – одна из ключевых примет жизни в стране советов. Это мучило и унижало миллионы соотечественников Высоцкого и самого ВВ – и как человека, и как художника, что отражено во многих его текстах, особенно щемяще – в поздних:

Read more... )
about_visotsky01: (Default)
В этой части заметки будут мои впечатления о статье Н.Гашевой "Языческая и христианская символика в культурном космосе В. Высоцкого" (Сборники конференций НИЦ "Социосфера", 2011, №9, С. 182-189) и неожиданный сюрприз, для меня не очень лестный, но правды некуда деть. :) Сперва – по делу.
Read more... )
about_visotsky01: (Default)
Это любимая тема исследователей Высоцкого. Тема, действительно важная для понимания не только его художественного мира, но и особенностей его мироощущения.Читать дальше... )

МАЗ-500

Jan. 16th, 2015 12:04 am
about_visotsky01: (Default)
Вдруг сообразила, что "ушел куда-то вбок" = непройденная дорога.

Может, уже говорила да забыла. Если кто-то здесь говорил, да я забыла, - напомните, пожалуйста: извинюсь и эту запись сотру.
about_visotsky01: (Default)
Как и у большинства других авторов, практически все "загробные" смыслы и мотив, приписанные М.Капрусовой тексту Высоцкого, неверны. Вот она пишет: Читать дальше... )
about_visotsky01: (Default)
Я скачу

- как и все здесь, рядом.

Но я скачу иначе

- не как все.

Попал в чужую колею

- да потому и попал в чужую, что собственная – тут же, рядом. Будь она где-то там, на отшибе, отдельно, никакой опасности сорваться в чужой, общий путь не было б.

А имена тех, кто здесь лег,
Снега таят.
Среди непройденных дорог
Одна – моя.


И опять: своя, единственная, уникальная – здесь же, где ходили и ходят другие. И совсем не случайно здесь же и пропасть, и страх в нее сорваться. Предвестник "Коней", один из множества...

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю

Свой, единственный, рядом с "всехним", который одновременно и опасность не воплотиться, если упасть/попасть туда, и живительная влага общего опыта, если рядом, скраю. Обрыв/пропасть и река – два лика этого единого образа, двуединого смысла.

В мире Высоцкого свое по краю общего – когда вместе со всеми и отдельно, – единственный личный путь и человека, и творца, от "Бодайбо" до "Яблок".

Всё у Высоцкого мимо традиции и в неотрывной связи с нею.
"Я памятник себе воздвиг нерукотворный..."
Высоцкое слово в этой классической традиции – не одноименная песня. Его "Памятник" – "Кони".
Неостановимый бег великих коней – это и есть "Нет, весь я не умру, душа в заветной лире мой прах переживет и тленья убежит"...
about_visotsky01: (Default)
Есть мнение, что –

"Стихотворение «Моя цыганская» – одно из самых изученных в высоцковедении".

Это не так. О нем написано много – это да, но "написанное" не перешло в "изученное". Есть тьма истолкований образов и эпизодов этого текста, но никто еще не попытался увязать эти частичные истолкования отдельных образов и фрагментов в одно целое, объясняющее весь текст целиком. А не попытался потому, что не увязываются они в целое. Да и далеко не все особенности текста замечены.
Read more... )
about_visotsky01: (Default)
[livejournal.com profile] ybfrisco в сегодняшней записи поместила текст Высоцкого "Этот шум не начало конца" (http://ybfrisco.livejournal.com/202447.html). И я наконец заметила очевидную вещь - связь этого текста с "Конями" и другими песнями ВВ.
Read more... )
about_visotsky01: (Default)
* * *

Статья о неопределенности – не первая пионерская работа А. Скобелева в области высоцковедения: он автор блестящего исследования образа дома в поэзии Высоцкого [136*]. Как и полагается в исследовании, открывающем тему, прежде чем обратиться к конкретике, автор описывает проблему в целом и дает определение термина.
Read more... )
about_visotsky01: (Default)
Из книги Юрия Доманского “О поэтическом мире Высоцкого” (Тверь, 2011):

“В "Очи чёрные" мотивы, структурирующие пространство, <...> архетипичны, будь то дорога и дом или лес и дом. В любом случае, мотив дома во второй части являет собой инверсию позитивного архетипа (дом-космос), тогда как в значении мотива леса в первой части актуализируется архетипическая сема "лес как враждебное человеку пространство":

Лес стеной впереди – не пускает стена, –
<…>
Где просвет, где прогал – не видать ни рожна!
Колют иглы меня, до костей достают.

Такой лес должен принести герою смерть:

Ведь погибель пришла, а бежать – не суметь, –
Из колоды моей утащили туза,
Да такого туза, без которого – смерть!

Однако герой, вопреки логике архетипа, спасается: при помощи коней он преодолевает архетипически негативный для него лес и выходит на дорогу. Но всё это происходит лишь для того, чтобы во второй части инверсии подверглось архетипически позитивное значение мотива дома:

В дом заходишь как
Все равно в кабак и т.д.

Таким образом, в обеих частях дилогии ключевые пространственные мотивы соотносятся с категорией хаоса и враждебны человеку, что определяет трагизм мира вообще”.

Действительно, лес – образ отрицательный и в традиции, и в песне Высоцкого. Дом, позитивный в традиции, в “Очах черных” – негативен. И оба они, лес и дом, – образы хаоса. Не соглашусь лишь с тем, что их очевидная враждебность человеку несет смысл трагизма мира.

Картина выглядит так, если смотреть на “Очи черные” “эпически” – как на сюжет о человеке и внешнем мире. В этом случае полагается, что мир именно таков, как его видит герой.

Но можно – и с гораздо большим основанием (то есть с более прочной опорой на текст Высоцкого и на его художественную систему в целом) – посмотреть на “Очи черные”, так сказать, лирически: как на сюжет об отношениях человека со своим внутренним миром. В таком ракурсе – это не лес и дом таковы, это герой их так видит.

Вам доказательства того, что “лирический” взгляд на этот сюжет ближе к тексту Высоцкого, чем традиционный “эпический”? Вот одно из них, очень простое. Только воспринимая сказанное героем как отражение состояния его души, а не внешнего мира, можно объяснить строчку “Укажите мне место, какое искал”. Она ведь означает, что он не знает, что ищет. При чем здесь внешний мир? Внутренний, только внутренний...
about_visotsky01: (Default)
Людмила Томенчук

Глава 8. СЧАСТЛИВЧИК, УБЕЖАВШИЙ С СУШИ...**

Стихотворение “Упрямо я стремлюсь ко дну…” было впервые опубликовано в начале 80-х в сборнике “Нерв” и сразу привлекло внимание исследователей. Сложилось понимание этого сюжета как движения героя к истокам105* (традиционным нравственно-духовным ценностям) в стремлении постичь смысл человеческого бытия106* и, приобщившись к “самой сути”, к этим вечным истинам, вернуть им положенное место в жизни107*. В разных работах акценты могли варьироваться, но в целом понимание оставалось стабильным108. Тишину расколола статья М. Раевской “«Дурная кровь в мои проникла вены...», или Две судьбы Высоцкого”109*, в которой, в частности, был отвергнут традиционный взгляд на этот текст и заявлен новый, согласно которому мотив погружения привязан к наркомании ВВ, а весь сюжет прочитан как медленное самоубийство поэта, для которого ко времени написания стихотворения (1977) –

“уход в пучину становится <...> самоцелью, наркотический дурман превращается в единственный способ существования”110*.

Такие вот полюса...

В статье М. Раевской много эпатажа, аргументация не выдерживает никакой критики, то есть попросту отсутствует. Вот как, например, автор “доказывает” свою привязку мотива погружения к наркомании ВВ:

“Отправившись на подводную охоту, герой Высоцкого не захотел возвращаться на землю и – покончил с собой. Заметим, что знакомые Владимира Семеновича нередко сравнивали его наркотическую эпопею с медленным суицидом. А Юрий Визбор образно назвал «сорокадвухлетним самоубийством» вообще всю жизнь Высоцкого. Итак, погружение в пучину – это самоубийство, а суицид в случае Высоцкого ассоциативно связан с наркотиками. Вот еще одно доказательство неслучайности привязки мотива погружения к биографическому факту – наркомании”111*.

Подобных перлов в этой статье столько, что диву даешься, как ее могли опубликовать в специальном издании. Вспоминается другая публикация подобного уровня в тех же “Вопросах литературы”, принадлежавшая перу Т.Барановой (1984). Так и тянет сыронизировать: через двадцать лет – все то же, но…

Эскапады М. Раевской возникли не на пустом месте. Она затронула реальную проблему – кричащее противоречие традиционной трактовки стихотворения его тексту, и указала исток этого противоречия: исследователи Высоцкого игнорируют очевидное самоубийство героя112. В этой ситуации интересно понять две вещи: что все-таки происходит в сюжете “Упрямо я стремлюсь ко дну...” и почему биография текста сложилась так, а не иначе. Начнем.

* * *

Традиционная трактовка текста небеспочвенна. В нем действительно отражены два позитивных мотива, ключевых для творчества Высоцкого: стремление добраться до глубин, до самой сути и чувство единения с людьми и служение им.

… Зову – “Спасите наши души!”

Как бы ни относиться к сюжету и герою, его искренний порыв, боль и страсть невозможно не ощутить и не проникнуться сочувствием к ее носителю. Здесь тот же тон, тот же высокий пафос, что и в гениальной “Я был и слаб, и уязвим…”, в ее кульминационном эпизоде:

Я ничего им не сказал!
Ни на кого не показал!
Скажите всем, кого я знал:
Я им остался братом!

Вот в каком высоком родстве находится “Упрямо я стремлюсь ко дну…”. И совершенно верно, что “для духовного совершенствования ему (герою. – Л.Т.) необходимо вернуться к истокам”113*. И мотив очищения от грехов, царящих на суше114*, очевиден и важен. Мы вообще можем во многом согласиться с героем. Не только семьдесят советских лет – вся история человечества полна примеров того, как “гениальное и недопонятое” повседневной жизнью спасалось, скрывалось в “глубине”, в ее толще. И нередко, стремясь проникнуть вглубь, докопаться до сути, мы ощущаем это возрастающее сопротивление “среды”, “материала”. Вода выталкивает вон, / И глубина не принимает. И куда как часто деяния человеческие – прошлые, настоящие – лишены и разумности, и гуманности, когда в самом деле ничего не остается, кроме горестно недоумевать: зачем мы сделались людьми?..

Всё это так. Но в “Упрямо я стремлюсь ко дну…” есть не только это. Самоубийство персонажа неизбежно бросает отсвет на все вышеназванные мотивы и смыслы. Еще: “Назад – не к горю и беде…” – герой зовет и других свести счеты с жизнью, что само по себе малопривлекательно, а тем более звучит дико в устах так называемого лирического героя ВВ, персонажа, близкого автору, каковым его представляет традиционная трактовка. Не меньшая странность этих слов состоит в том, что герой призывает повторить его путь – так сказать, выбирайтесь моей колеей. Это просто невероятно в системе ценностей Высоцкого, для которого возможность и необходимость выбирать и прокладывать свой собственный жизненный путь – один из главных ориентиров, одна из основных ценностей человеческой жизни!

Коротко говоря, “Упрямо я стремлюсь ко дну…” – внутренне противоречивый текст. В определенный момент работы над ним это стало ясно Высоцкому, чему есть документальное подтверждение, которое отменяет возможность пафосной трактовки стихотворения. Обращение к данному документу – простой и короткий путь оппонирования традиционному взгляду на это произведение. Но оно вынуждает выйти за пределы текста, публикуемого в сборниках ВВ. Однако привычное толкование несовместимо даже и с этим, усеченным публикаторами текстом. Поэтому проанализируем сначала его, сопоставим с привычной трактовкой, а после обратимся к другим документам и свидетельствам, которые дополнят картину.

(Далі буде)



105* Скобелев А., Шаулов С. Владимир Высоцкий: мир и слово. – Воронеж, 1991. С. 74.

106* Шилина О. Поэзия В. Высоцкого в свете традиций христианского гуманизма // Мир Высоцкого. Вып. I. – М., 1997. С. 109.

107* Там же. С. 110.

108 Встречается даже и прямое отождествление героя стихотворения с его автором.

“Высоцкий не безразличен. И многое хотел бы знать:

Меня сомненья – чёрт возьми! –
Давно буравами сверлили, –
Зачем мы сделались людьми?
Зачем потом заговорили?
Зачем, живя на четырёх,
Мы встали, распрямивши спины?”

(Иванова Л. История и Пустота // Мир Высоцкого. Вып. V. – М., 2001. С. 290. Выделено автором цитаты. – Л.Т.).

109* Вопросы литературы. 2005. № 6.

110* Там же.

111* Там же.

112 Пример игнорирования самоубийства героя:

“Оппозиция этих двух «миров» [суша – вода. – Л.Т.] выдержана в духе евангельского сопоставления человеческого (земного) и божественного (небесного) <...> в свете христианских идей это произведение может быть воспринято как одно из поэтических откровений В. Высоцкого, а путь его героя предстает как познание истины и духовное спасение. Но <...> индивидуальное, единичное спасение-благо оказывается для него неполноценным, недостаточным. <...> он желает спасения и для тех, кто остался на суше: <...> «Друзья мои, бегите с суши! <...> Назад – в извечную утробу!»” (Шилина О. Поэзия В. Высоцкого в свете традиций христианского гуманизма. С. 111, 112).


Толкование это особенно режет слух потому, что сюжет оценен положительно с позиций христианства, хотя, как известно, по христианским представлениям самоубийство – тягчайший грех. Но не только это – призыв героя к другим следовать его примеру тоже получает позитивную оценку интерпретатора...

113* Там же. С. 107.

114* Там же. С. 109.

** Глава из книги Л. Томенчук "Вы вдумайтесь в простые эти строки..." (Днепропетровск, 2008). Звездочкой помечены сноски, содержащие только библиографические данные цитируемой публикации.
about_visotsky01: (Default)
... Мерцающие ракушки я подкрадусь и сцапаю... Ракушки не увидать на дне глубокого омута. Это не они светят из водных глубин герою песни Высоцкого, а звезды отражаются на озерной глади в тихую лунную ночь. Но не всякий примет их за ракушки, а лишь влюбленный, который готов обратить весь мир в дар любимой.

... Пусть черемухи сохнут бельем на ветру... Он не поднимает обыденность до высот поэзии, он соединяет повседневное с традицией – и непостижимо откуда возникают дивные поэтические образы, словно сказочное облако, обволакивающие любимую.

... Посажен на литую цепь почета / И звенья славы мне не по зубам. И вдруг: Я перетру серебряный ошейник / И золотую цепь перегрызу... Но как же это? Ведь если не по зубам, так грызи, не грызи – всё без толку. Сюжет эту метаморфозу не объяснит, но объяснят образы и жизнь. Может, вовсе не герой собственным усилием разорвет свои оковы, а сами они исчезнут? Золото – рассыплется, серебро – зажурчит родником... Родники мои серебряные, золотые мои россыпи... Случайно ли "Когда я отпою и отыграю..." так многим напоминает "Дом хрустальный"? Может, потому и вырывается герой из своих оков, что написан этот текст, когда рядом была Марина, когда на Высоцкого время глядело единственной женщиной рядом, той, к которой обращен "Дом хрустальный"...

В этом тексте нет выдающихся поэтических достоинств. Но он один из самых важных "свидетелей" о поэтическом мире Высоцкого. Пространство здесь то же, что потом появится в "Моей цыганской". Но там герой один, здесь их – двое. И как удивительно меняется пространство, освещенное (или освященное?) любовью...

Как пёс – не унижение. В этом образе оживают исконно присущие ему смыслы верности, преданности, доверия. И цепь здесь не слипается в литые оковы рабства, а рассыпается золотом-серебром уз любви.

Дом хрустальный не жилище, это символ сказочной, преображающей силы любви. Под конец, в "Райских яблоках", и сам он преобразится в Дом, который для жизни, но сохранит свою чудодейственную силу.

Дорога – на виду. Дом – в тени. Но обе эти силы на равных созидают поэтический мир Высоцкого. Как на равных созидают его энергия творчества и энергия любви.
about_visotsky01: (Default)


Игорь Збриж

В ТОЧКЕ РАВНОДЕНСТВИЯ

(Продолжение)

Пространство сюжета "Я из дела ушел" – сложное и во многом загадочное. Текст оправлен в своеобразную пространственную раму: гора появляется в начале и ближе к финалу (Из-за синей горы понагнало другие дела). Но завершает ряд топографических образов не она, а поле (хрустят колосья под конем). Оно размыкает раму, открывая финал: вертикаль, "ограждающая" территорию сюжета, оборачивается горизонталью в конце. В промежутке действие происходит в доме, но и здесь картина не одномерна: дом, внутреннее пространство текста, также являет нам свои горизонталь и вертикаль. Простоте организации "внешнего", природного пространства противостоит сложность внутреннего пространства дома. Движение вторит пространству: во внешней, природной части сюжета оно горизонтальное (из-за … горы понагнало … дела…, скачу – хрустят колосья под конем), в доме линия движения героя "изломана", как и пространство дома (по… полу иду… поднимаюсь по лестнице и прохожу на чердак).

"Наружнaя" горизонталь-вертикаль подчёркивается и дополняется цветом. Гора – не просто возвышенность, она синяя. Давно замечена особая, "объединяющая" роль синевы в художественном мире Высоцкого. Песня "Я из дела ушёл" даёт ещё один пример подобного предмето-, вернее, мироощущения. Цвет горы – не столько оптический эффект, сколько субъективно-объективная реальность, созданная взглядом художника: гора-возвышенность-круча вбирает в себя небесную синь, замыкая круг, сводя пространства мира в единое целое. Небо, в свою очередь, прочно ассоциируется с бесконечностью – в пространственном смысле, ещё прочнее – во временно́м. В синеве неба и горы ощущается дыхание вечности.

Цвет одной из горизонталей сюжета очевиден. Колосья мгновенно вызывают в памяти цепочку визуальных образов Высоцкого: поле вдоль реки (чистота поля естественно окрашиваeт его в золото колосьев), жирную-да-ржавую грязь, золото куполов, смешанный злато-красный колер заплат на сбитой перекатами душе.

Другая горизонтальная плоскость – пол в доме – параллель полю не только предметная и пространственно ориентированная, но и цветовая. Хоть окраска пола ни явно, ни вроде бы косвенно не обозначена в тексте, определить её позволяет смысл метафоры "Я по скользкому полу иду, каблуки канифолю".

Строка эта вызывает музыкально-балетные ассоциации. Канифолью натирают волос скрипичного смычка и балетную обувь, чтоб не скользили: смычок – по струне, пуанты – по полу. Это кажется верной житейской параллелью. Однако герой Высоцкого канифолит свою обувь странным образом: не перед действием – ходьбой по скользкому полу, для которого канифоленье, согласно аналогиям ("балетной" особенно), в самый раз, – а в процессе ходьбы.

Получается, он идёт и канифолит каблуки одновременно, что делает картину абсурдной. Избавиться от ощущения абсурдности можно только в одном случае: если допустить, что вещество, которым герой натирает обувь, содержится в полу. И в этом допущении нет ничего странного или противоестественного: канифоль – продукт переработки древесной смолы, составная часть древесины. Пол в доме героя – из дерева, с его природным тёплым цветом, в тех же – жёлто-красно-коричневых, "земных"- тонах.

Само появление слова "пол" в тексте ощущается неслучайным; пол в доме фонетически аукается с полем за его пределами: так и хочется прочесть "я по скользкому полю иду". К золоту спелых колосьев и желтизне канифоли добавим ещё одну образную параллель: вытекают из колоса зёрна, эти слёзы несжатых полей. А здесь – канифоль-смола, застывающая на морщинистой коже-коре. Деревья тоже плачут…

"Скользкость" – не природное свойство пола, эта "пленка" – метафора наносного, искусственного, что "отстраняет" человека от истоков. Через скользкую "плёнку"-преграду герой Высоцкого “сцепляет” себя с естественным, добирается до сути.

Требует объяснения и та "странность", что герой канифолит не подошвы, а каблуки.

Вернёмся к "скрипичному" применению канифоли: будучи нанесённой на волосы смычка, она позволяет добиться более качественного звучания, способствует полноценной игре. Наканифоленный смычок соприкасается со струнами скрипки, а в песне "Я из дела ушёл" каблуки, впитавшие от пола канифольную "смазку", – в прямом контакте с пятками героя.

У слушателей-читателей Высоцкого "пятка", "пята", в свою очередь, не могут не вызвать ассоциаций с образами двух других его знаменитых песен. Анализируя метафору "поэты ходят пятками по лезвию ножa ", Л. Томенчук пишет:

"...в основе этого странного образа – босая душа – еще один фразеологизм, "ахиллесова пята" (Ср. "Я при жизни был рослым и стройным...", где развивается тот же образ). И режут в кровь свои босые души – авторская реплика все же не повторяет обвинение персонажа. Да, – с горечью соглашается поэт, отяжеленные страхами души современных поэтов упрятаны в пятки, – но все равно путь поэтов – по лезвию ножа. И есть идущие по этому пути". [6]

В песне "Я при жизни был рослым и стройным" ("Памятник") уязвимое место героя, душа-пятка поэта, не только отяжелена страхами, но – в первую очередь – зажата в тисках бездвижности и косности, втиснута в пределы, возможно, не в последнюю очередь им самим сколоченной рамы, скована цементом прижизненной смерти. Из такого памятника герою Высоцкого предстоит вытащить пяту, вырвать ногу со стоном, чтобы почувствовать себя – и остаться – живым. Именно этот смысл получил своё до-воплощение и развитие в метaфорике песни "Я из дела ушёл", в образах Я по скользкому полу иду, каблуки канифолю...

Поверхность, по которой проходит герой, – не лезвие ножа, в кровь режущее босые пятки. Но и здесь жизненно важно – не потерять баланс и ощущение почвы под ногами, удержать достойную человека вертикаль, не встать на четыре конечности.

Чем-то скользким одета планета,
Люди, падая, бьются об лёд, –

поёт Высоцкий в одной из ранних песен [7]. Что-то скользкое, во что одета и эта, казалось бы, такая уютная, ограниченная четырьмя стенами площадка, зрительно выводит этот пол за пределы дома, продлевает-ширит его пространство до планетарных размеров. Кажется, под ногами героя уже и не пол, а сама земля – скользкая, как в "Гололёде" [8]. Но есть и очевидное различие. Тотальной безнадёжности, всеохватности ледовой корки, преобладающему грязно-серому цвету "Гололёда" противостоит в песне "Я из дела ушёл" проступающий сквозь скользкий слой свет деревянного пола, усиленный жёлто-красным, янтарным сиянием канифоли.

Составом, замешенным на горькой слезе, ржавой грязи, крови, сочащейся из порезанных острыми краями камня – и окаменевшего гипса – ступней, огне вечно играющих, переливающихся солнечных бликов, этой смесью, добытой от земли, с самого низа, из жизни, целебной золотой пылью, – натирает герой Высоцкого свои каблуки, – чтобы чище звучали струны души…

Событийная и метафорическая картина относительно короткой песни чрезвычайно динамична. А со строкой:

Подымаюсь по лестнице и прохожу на чердак, –

 смысловая и образная концентрация текста возрастает как бы пропорционально восхождению героя; не оставляет ощущение, что и здесь кроются многозначительные аллюзии, переклички с исторической и культурной традицией. Есть в истории одна знаменитая лестница: та, что приснилась ветхозаветному патриарху Иакову в судьбоносную ночь его жизни. Согласно Книге Бытия, с высоты, оттуда, где заканчивались её ступени, спящему был явлен божественный лик, предсказавший будущее – ему и его народу. Как видим, у лестниц из ветхозаветной истории и песни "Я из дела ушёл" общие основные мотивы. Но есть и различия, характерные для художественного самоощущения Высоцкого. Лестница Иакова – видение патриарха, продукт его сна и надмирной воли; роль личности в легендарном сюжете минимальна: человек в нём пассивен, он спит, судьба вершится без него. Герой Высоцкого – сам восходит на свою лестницу, сам взбирается по ней до конца. И ещё: если ветхозаветныe ступени упираются в небо, то у Высоцкого они выводят на чердак. В место, которое ни на небе, ни на земле, – между ними.

Весьма вероятно, что и у этого образа есть прототип-аналог, знакомый всякому читающему русскую поэзию.

Кому-нибудь не спится
В прекрасном далеке
На крытом черепицей
Старинном чердаке.

Пастернаковский поэт, художник, как и его собрат у Высоцкогo, тоже – над домом, под крышей, между небом и землёй, ловит звуки, всматривается в краски – того и другого, пытаясь извлечь гармонию и услышать голос судьбы, постичь смысл. Они оба – в работe. B точке равноденствия.

Чердак Высоцкого не возвышается в "прекрасном далеке". Он здесь, рядом, он ниже, оттуда слышно, о чём внизу говорят, видно, как за домом седлают коней. Да и крыт он, скорее всего, не изысканной черепицей, – обыкновенным шифером. У героя Высоцкого – другой дом.

Но заключительные строчки пастернаковской "Ночи" его обитатель, несомненно, может отнести и к себе:

Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну.
Ты вечности заложник
У времени в плену.
 

[6] Томенчук Л. Высоцкий и его песни: приподнимем занавес за краешек. – Днепропетровск, 2003. С. 117.

[7] О. Заславский пишет:

"Угроза потери равновесия приводит к тому, что "двуногий встает На четыре конечности тоже" – происходит стирание границы между человеком и зверем" (Заславский О. Категория беспризнаковости в поэтической онтологии В. С. Высоцкого : Стихия небытия и мифологема льда – http://www.utoronto.ca/tsq/26/zaslavsky26.shtml)
Эту мысль исследователю, возможно, внушила предыдущая строка: "Только зверь не упавши пройдет...". Однако передвижение на четырёх конечностях естественно для зверя и не свойственно человеку. Смысл этого образа не в том, что между человеком и зверем стираются границы, он – обратный: в отличие от зверя, “сущности” которого гололёд не угроза, не помеха, человек в тех же условиях утрачивает свою самость; чтобы "выжить", он вынужден встать на четыре конечности (ср.: "жить на коленях"), дух человека сломлен, он фактически перестаёт быть.

[8] Этот приём "распахивания" пространства и времени с предельной выразительностью явлен в "Белом Вальсе": "Твой бальный зал величиной во всю страну...", "В России дамы приглашали кавалеров, во все века, на белый вальс, и было всё белым-бело...".

(To be continued)
about_visotsky01: (Default)

Сергей Вдовин – о перекличках Высоцкого с Блоком:
"Если говорят о перекличке Блока и Высоцкого, то прежде всего, как правило, имеют в виду "цыганские", романсовые интонации у обоих. <...> Далее – мотивы тоски и кабака, ресторана, "трактирной стойки", закономерно взаимодействующие с мотивами романсовыми. Темы дороги и дома, коней и ветра, двойника и маскарада, судьбы и смерти. <...> Стихотворение Блока "В сыром ночном тумане..." (1912):
В сыром ночном тумане
Всё лес, да лес, да лес...
В глухом сыром бурьяне
Огонь блеснул – исчез...

Опять блеснул в тумане,
И показалось мне:
Изба, окно, герани
Алеют на окне...

В сыром ночном тумане
На красный блеск огня,
На алые герани
Направил я коня...

И вижу: в свете красном
Изба в бурьян вросла,
Неведомо несчастным
Быльём поросла...

И сладко в очи глянул
Неведомый огонь,
И над бурьяном прянул
Испуганный мой конь...

"О, друг, здесь цел не будешь,
Скорей отсюда прочь!
Доедешь – всё забудешь,
Забудешь – канешь в ночь!

В тумане да в бурьяне,
Гляди, – продашь Христа
За жадные герани,
За алые уста!"
<...> стихи эти похожи на некий эскиз, конспективный набросок к известной дилогии Высоцкого "Очи черные" <...>. Сходство поразительное. Даже финальные, явно гитарный, аккорды у обоих аналогичны. "Черные очи" и "скатерть белая" Высоцкого – лирический эквивалент "алых уст" и "жадных гераней" Блока. <...>"

С. Вдовин приводит многочисленные параллели в стихах Блока и Высоцкого и делает вывод о родственности их поэтических миров, о том, что воздействие Блока на ВВ глубоко и разнообразно.
"Приведенные примеры поэтических перекличек, реминисценций и отзвуков <...> – свидетельство того, что в ряде случаев художнические импульсы поэтов реализовывались скорее в едином или схожем образно-тематимческом русле, нежели бесспорное доказательство заимствования или переосмысления блоковских мотивов Высоцким, хотя и это, как представляется, тоже имело место <...>"

Вдовин С. Три Гамлета русской поэзии // Владимир Высоцкий: взгляд из XXI века : материалы третьей международной научной конференции. - М., ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2003. С. 52, 53, 54, 55, 63.

Profile

about_visotsky01: (Default)
about_visotsky01

March 2020

S M T W T F S
1234567
891011121314
15161718192021
22 232425262728
293031    

Syndicate

RSS Atom

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jul. 2nd, 2025 08:48 pm
Powered by Dreamwidth Studios