about_visotsky01: (Default)
В ЗЕРКАЛЕ ТЕКСТА (II)

Про трепангов, светильники и второе пришествие

Постараюсь по возможности избавить эту заметку от публицистики и ограничиваться логическими выкладками.

Прежде чем перейти к делу, напомню, что мы будем говорить о стихотворении "Упрямо я стремлюсь ко дну..." в том виде, в котором его анализировала автор статьи "Поэзия В. Высоцкого в свете традиций христианского гуманизма" (альманах "Мир Высоцкого", вып. 1. – М., 1999). То есть так, как оно опубликовано в крыловском двухтомнике. Там текст заканчивается строфой "Сомкните стройные ряды .... Но я приду по ваши души".

Итак, вот как выглядит разбор О. Шилиной названного стихотворения Высоцкого в свете текста этого стихотворения.

Во-первых, отметим неточные трактовки. В этих случаях причиной могло быть не намеренное – в интересах декларированной темы – искажение смысла текста, а просто невнимание к нему.

На взгляд автора статьи, уход героя

"порожден стремлением постичь смысл человеческого бытия:

Меня сомненья, черт возьми,
Давно буравами сверлили:
Зачем мы сделались людьми?
Зачем потом заговорили?" (с. 109)

Из контекста достаточно ясно, что в этой строфе речь не о попытке понять, "зачем мы сделались людьми", а о сомнении, стоило ли становиться людьми, если жить не по-людски, недостойно человека.

"Зачем иду на глубину
Чем плохо было мне на суше? [выделено автором статьи. - Л.Т.]

Здесь слово "суша" противопоставлено не своему лексическому антониму ("вода"), а его метафоре – "глубина", что подключает к нашему восприятию ряд смысловых ассоциаций, из которых выстраивается цепочка: <вода> → глубина = суша → <поверхность, мель>" (с. 111).

Предложенная цепочка ассоциаций противоречит тексту стихотворения. Заявлено, что вода в этом тексте – образ с объемом (глубиной), а суша – "плоский" (поверхность, мель). Однако это не так. Вторая строфа:

Там, на земле, – и стол и дом,
Там – я и пел и надрывался;
Я плавал все же – хоть с трудом,
Но на поверхности держался. [выделено мной. – Л.Т.]

Да, "держаться на поверхности" – образ метафорический. Но уж по крайней мере в этом тексте он означает, что и в сухопутной жизни, как и в водной среде, есть "глубина". Именно данный смысл и вносит в текст стихотворения эта замечательная строфа, на мой взгляд, единственная в данном тексте – с образами истинно высоцкой силы и красоты. Именно вторая строфа порождает самый интересный вопрос к этому тексту и очень важный для понимания устройства художественного мира Высоцкого: в чем различие "глубины" водной и сухопутной? Это тема для отдельного разговора, но прежде чем его заводить, тему надо исследовать.

"Оппозиция этих двух «миров» выдержана в духе евангельского сопоставления человеческого (земного) и божественного (небесного): «ибо что высоко у людей, то мерзость пред Богом» (Лк. 16; 15). Оттого мир подводный для живущих на земле – не более чем «чудовищная мгла, которой матери стращают». <...> Таким образом, в свете христианских идей <...> путь героя предстает как познание истины и духовное спасение" (с. 112).

Да, нужно сравнивать оппозицию "вода – суша" из стихотворения Высоцкого с традиционным мотивом сопоставления человеческого (земного) и божественного (небесного). Но как можно было ни словом не обмолвиться о замене неба – водой? Ведь это же смена верха – низом! Неужто можно представить, что такая замена не привносит в сюжет стихотворения никаких иных смыслов, по сравнению с евангельскими? Чего ж там еще сравнивать, если не это?..

Такая глухота тем более поразительна, что автор статьи замахнулась не на одно стихотворение Высоцкого: она пытается окинуть взглядом весь его поэтический мир. И вот как раз постоянная замена верха (неба) то серединой (земная, водная поверхность), то низом (под землей, под водой) характерна не только для разбираемого текста Высоцкого, но и для всего его поэтического мира. В его текстах – много моря, земли, подземелья и подводья, но мало неба. Это очевидно, это просто бросается в глаза. Можно об этом не писать, но нельзя писать так, как будто этого нет.

"Эта метаморфоза вызвана прежде всего изменениями <...> в отношении к собратьям: по мере его от них удаления неприязненное равнодушие («Среда бурлит – плевать на среду!») уступает место сочувствию и тревоге за них <...>" (с. 113).

Фразу "Среда бурлит – плевать на среду!" можно понять по-разному, но в любом случае она не имеет отношения к сухопутной жизни героя, а значит, и не может выражать его отношение к другим людям. Он говорит про "среду", уже начав погружение, значит, "среда" здесь – это водная среда. От начала к концу меняется не отношение героя к другим людям, а объект внимания: сначала он говорит о себе, а потом – обо всем роде человеческом.
Судя по разбираемой нами трактовке текста "Упрямо я стремлюсь ко дну...", наиболее сложны для толкования три момента сюжета: сравнение двух миров (вода и суша), смерть героя и его возвращение.
Два мира

"Затем оппозиция переходит на онтологический уровень: вода предстает как некое "духовное первоначало", первородство:
Зачем простились мы с водой,
Предпочитая влаге – сушу?" (с. 111).
Здесь все же не удержусь от вопроса на религиозную тему: чем это напоминает христианские представления? А вот учимое нами в советских школах происхождение жизни из водной среды и т.д. – очень напоминает. И метафорический смысл сюжета в этих координатах прост и ясен: призыв вернуться в дочеловеческое состояние – метафора протеста против бесчеловечности человеческой жизни. А в координатах разговоров о христианских мотивах в данном стихотворении призыв героя к возвращению в дочеловеческое состояние объяснить невозможно. Потому автор разбираемой трактовки его и пропускает, как будто этого мотива в тексте нет.

С мотивом воды связана одна из самых диких натяжек в этой трактовке. Утверждается, что мотив крещения скрыто присутствует в погружении героя в воду, которое в контексте произведения
"приобретает некий символический оттенок и воспринимается как своеобразное очищение от апостасии и ее последствий" (с. 108).
А затем, в развитие мысли об очищении, вспоминается "Баллада о бане", в которой сакральный смысл очищения выражен открыто (Там же). Что общего с крещением у человека, который, окунувшись в воду, не выходит затем из нее, а идет ко дну, кончая жизнь самоубийством? А что общего в поведении самоубийцы из текста Высоцкого с теми, кто парится в бане?..
С. 111:
"... в столкновении двух типов взаимоотношений, двух разнящихся миров противостоят две системы ценностей, их породившие: вода – место, где царят добро, понимание, справедливость:
Там нет врагов, там все мы – люди,
Там каждый, кто вооружен, –
Нелеп и глуп, как вошь на блюде, –
и суша, где господствуют зло, жестокость, насилие:
Мы умудрились много знать,
Повсюду мест наделать лобных <...>
В свете ценностей одной системы ("мира иного") эволюция и достижения другой ("там, на земле") выглядят как регресс, ибо это – путь не-Любви (а в данной системе – "мира иного" – главным критерием выступает именно Любовь: "... да любите друг друга"), путь от "соборного родства" – единства к

С. 112:
"бессмысленной вражде" озлобленных одиночек".
Когда разговоры уходят в такие заоблачные выси, они звучат значительно и красиво. Что здорово камуфлирует натяжки и подмены. Действительно, противопоставление по типу "вода – средоточие добра, суша – стихия зла" в этом стихотворении есть (хотя здесь всё далеко не однозначно – см. вторую строфу). Но с чего автор статьи взяла, что главным критерием водного мира в тексте Высоцкого выступает Любовь, и эволюция человечества выглядит как регресс потому, что это – путь не-Любви? На каком основании она приписала этому миру христианские акценты?

Разговоры "вообще" отвлекают внимание от реальных особенностей текста. Для понимания оппозиции "вода – суша" в этом стихотворении ключевое значение имеет то, что "подводная" часть текста – о жизни, а не о смерти:
Коралловые города –
В них многорыбно, но не шумно.
.........
Там нет врагов, там все мы люди,
Там каждый, кто вооружён,
Нелеп и глуп, как вошь на блюде.

Сравнюсь с тобой, подводный гриб,
Забудем и чины, и ранги;
Мы снова превратились в рыб,
И наши жабры – акваланги
.
.........
Похлопал по плечу трепанг,
Признав во мне свою породу...
То, что в "подводной" части стихотворения от начала и почти до конца речь идет не о смерти, а о жизни, очевидно. А не замечено это было потому, что не укладывалось в заготовленную схему противопоставления двух стихий. Можно рассматривать этот текст в свете христианских идей или любых других, но недопустимо в угоду какой бы то ни было системе ценностей игнорировать свойства текста. Иначе никакого "света" не будет, а будет один сплошной туман.
Смерть

В самом начале анализа стихотворения Высоцкого автор статьи указала на его перекличку с финалом романа Джека Лондона "Мартин Иден" и привела цитату. Однако процитирован был не весь финал: самый последний фрагмент в статью не попал. Удивительно это потому, что в купированной части не меньше прямых перекличек с текстом Высоцкого:
"Его руки и ноги начали двигаться судорожно и слабо. Поздно! Он перехитрил волю к жизни! Он был уже слишком глубоко. Ему уже не выплыть на поверхность. [Высоцкий: Тем невозвратнее, чем ниже] Казалось, он спокойно и мерно плывет по безбрежному морю видений. Радужное сияние окутало его, и он словно растворился в нем. А это что? Словно маяк! Но он горел в его мозгу - яркий, белый свет. Он сверкал все ярче и ярче. Страшный гул прокатился где-то, и Мартину показалось, что он летит стремглав с крутой гигантской лестницы вниз, в темную бездну. Это он ясно понял! Он летит в темную бездну, – и в тот самый миг, когда он понял это, сознание навсегда покинуло его. [Высоцкий: Где ты, чудовищная мгла, / Которой матери стращают? / Светло, хотя ни факела, / Ни солнца мглу не освещают.]" [выделено мной. - Л.Т.]
У меня нет сомнений в том, что купюра неслучайна и связана не с желанием автора статьи сократить длинную цитату. Ее не устроило то, что о самоубийстве в финале романа говорится прямо ("Он перехитрил волю к жизни!"). О том что причиной купюры – попытка отвлечь внимание от мотива самоубийства, ясно свидетельствует вывод, завершающий пассаж о параллели текста Высоцкого с романом Дж. Лондона:
"Взяв у Лондона идею ухода – погружения в воду, Высоцкий наполнил ее совершенно иным содержанием" (с. 107).
Если идея стихотворения Высоцкого генетически восходит к роману "Мартин Иден", то очевидно, что взял он у Лондона не "идею ухода – погружения в воду", а идею ухода-самоубийства посредством погружения в воду. Эта подмена – одно из множества свидетельств предвзятости автора статьи, которому нужно во что бы то ни стало втиснуть текст в прокрустово ложе заранее приготовленной схемы.
"... в финале стихотворения к основному звучанию подключается мотив принятия страдания и смерти одним во искупление грехов и спасения многих: «И я намеренно тону, // Зову: “Спасите наши души!”»; «И я выплевываю шланг // И в легкие пускаю воду!..». Это впечатление усиливается последней репликой героя о возможном возвращении, которая звучит почти как пророчество о «Втором пришествии»:
Но я приду по ваши души!" (с. 114)
Как мы помним, мотив перехода из жизни в одной среде (на суше) к жизни в другой (в воде) исследовательница не заметила. Естественно, что не заметила она и переход от мотива жизни в воде (средняя часть текста) к мотиву смерти в воде. Последний ощущается только со слов "Ушел один – в том нет беды". До тех пор в некоторых местах текста можно увидеть лишь туманные признаки темы смерти:
Тем невозвратнее, чем ниже...
Под черепом могильный звон...
Но камень взял... [ср.: камень на шее]
И я намеренно тону...
Неясен их "смертельный" смысл потому, что в той же самой средней части текста постоянно и явно присутствует мотив жизни в воде – как обитателей водных глубин, так и самого героя (примеры см. выше). Но в цитированной трактовке финала стихотворения удивительно другое. Автор прекрасно понимает, что герой совершил самоубийство. И при этом без малейшего смущения проводит параллель со смертью Христа ("принятие страдания и смерти одним во искупление грехов и спасения многих"). Да, реплика героя о возвращении "по ваши души" (между прочим весьма двусмысленная) напоминает второе пришествие, но это внешнее сходство. Кто поверит, что можно не заметить принципиальную разницу между смертью несправедливо осужденного и самоубийством?..
Возвращение
И третий камень преткновения – возвращение героя. Персонажу Высоцкого для духовного совершенствования –
"необходимо вернуться к истокам, в лоно материнской духовной стихии, тогда только возможно возвращение для служения людям" (с. 107) [выделено мной. – Л.Т.].
Однако, вопреки утверждению толковательницы, "приду по ваши души" означает не "вернуться и остаться здесь", а "вернуться и уйти обратно, забрав туда других", для чего и совершается возвращение. О том же – предыдущий четырехкратно повторенный призыв:
Назад – не к горю и беде,
Назад и вглубь – но не ко гробу,
Назад – к прибежищу, к воде,
Назад – в извечную утробу.
И без того внятный смысл финального возвращения героя Высоцкого становится еще очевиднее при сопоставлении с пушкинским "Пророком", с которым у текста Высоцкого есть немало параллелей. Пушкинский пророк возвращается к людям и остается среди них ("И, обходя моря и земли, / Глаголом жги сердца людей"). А герой Высоцкого возвращается по души оставшихся здесь: пришел, забрал, ушел. Исследовательница назвала перекличку этих текстов, но отметила только сходные черты, начисто проигнорировав кричаще очевидные различия. Мотив тот же: отсекается всё, что мешает вогнать текст в заготовленную схему.
Итог

"На наш взгляд, В. Высоцкого несомненно можно отнести к тем художникам, в творчестве которых христианство играет роль некой организующей силы, многое в нем расставляющей по своим местам" (с. 116).
Расставляет ли христианство по местам что-то в творчестве Высоцкого или нет, данная статья не показала. И не могла показать. Прежде чем рассматривать произведение в свете каких бы то ни было представлений, его надо рассмотреть по его собственным законам. Хотя бы в общих чертах. Чтоб избежать опасности и уберечь себя от соблазна навязать ему чуждые законы. Впрочем, опасность односторонняя: произведению ничто не угрожает, а вот исследователю подобное навязывание грозит не заметить сокровища текста, скрытые от него его собственными фантазиями. И еще. Если толкователь, направив на текст любимый светильник, при этом темнит, умалчивает, подтасовывает, – может, конечно, толкователь сам и виноват. Но все же невольно взор обращается и к светильнику: возникает желание его поменять. А вдруг этот мил сердцу осветителя, но не подходит тексту?..

P.S.
"... принятие смерти героем и его возможное возвращение в свете христианских идей может быть воспринято <...> и как некое пророчество о посмертной судьбе его поэтического наследия («Ушел один – в том нет беды, – // Но я приду по ваши души!»)" (с. 117, сноска 25).

А вот каким образом автор статьи связала финал стихотворения "Упрямо я стремлюсь ко дну..." с посмертной судьбой творческого наследия Высоцкого, мне, к стыду своему, понять так и не удалось...
about_visotsky01: (Default)
В ЗЕРКАЛЕ ТЕКСТА

Реплика Дмитрия Кастреля в недавнем обсуждении моей статьи о стихотворении "Упрямо я стремлюсь к дну..." навела на мысль вернуться к одному подробному толкованию этого текста Высоцкого и подробно разобрать это толкование. Речь идет о довольно давней работе О. Шилиной. В ней автор утверждает, что рассматривает поэзию Высоцкого и, в частности, это стихотворение в свете традиций христианского гуманизма.

Не будем касаться вопроса, действительно ли этот текст рассмотрен с заявленных позиций. Интереснее и заведомо ближе к Высоцкому – рассмотреть само предложенное толкование в свете толкуемого текста. А для начала дадим по необходимости пространную цитату из названной статьи. Итак, вот что пишет О. Шилина в статье "Поэзия В. Высоцкого в свете традиций христианского гуманизма" (Мир Высоцкого, вып. 1. – М., 1997).
Read more... )
Вот такой взгляд на стихотворение Высоцкого "Упрямо я стремлюсь ко дну...". Сделаем небольшой перерыв, а потом попробуем свести вместе трактовку и толкуемый текст.
about_visotsky01: (Default)
Людмила Томенчук

Глава 8. СЧАСТЛИВЧИК, УБЕЖАВШИЙ С СУШИ...

(Продолжение)

* * *

Что стряслось, почему, возвестив о таких благородных побуждениях, как поиск смысла человеческой жизни, герой скатился до мракобесия, а потом и вовсе свел счеты с жизнью? Проясним сначала причину, побудившую его затеять путешествие в подводный мир. До тех глубин, до самой сути появится много позже, в середине текста, а начало погружения не предвещает бытийных глубин:

Дышу я непривычно ртом.
Среда бурлит, плевать на среду!
Я продвигаюсь, и притом –
Быстрее, в пику Архимеду.

Так что ответ на вопрос – Зачем иду на глубину? Чем плохо было мне на суше? – надо искать в начальных строфах. И он там есть:

Линяют страсти под луной
В обыденной воздушной жиже.

Или, как сказал персонаж попроще:

Нет острых ощущений, все старье, гнилье и хлам,
Того гляди – с тоски сыграю в ящик…

Герой захотел вырваться из наезженной колеи повседневности, из автоматизма течения обыденной жизни, освежить чувства, узнать другую жизнь, изведать неизведанное, наконец.

Но как емко, выразительно он описывает свою жизнь “на суше”, как многозначна “водная” идиома “держаться на поверхности” в сухопутном контексте!

Там на земле – и стол, и дом,
Там я и пел, и надрывался.
Я плавал все же, – хоть с трудом,
Но на поверхности держался.

Почему же тот новый мир, в который он погрузился, мир, столь для него притягательный, так бесцветен, анемичен в его описании? Потому, что герой сбился с пути постижения глубинных основ человеческого бытия и попал в сети ложной идеи. Имя ей – идеал.

Мир, который описывает герой, потому так банален и бесцветен в его словах, что он описывает идеальный мир. Мир, который невозможен в координатах реальности, он существует только в мечтах. А еще – по ту сторону бытия. М. Раевская считает, что герой хочет вернуться в детство. Нет! В извечную утробу – это не в детство, это в “до рождения”. То есть – в смерть. Назад – в извечную утробу! – как только это было сказано, осталось лишь выплюнуть шланг и впустить воду в легкие: свести счеты с жизнью. Потому что иной дороги “туда” – нет.

Я приду по ваши души перекликается со вторым пришествием. Только давайте не забывать, что говорит это человек, нырнувший в глубину в поиске вечных истин и заблудившийся в этих глубинах, погнавшись за призраком идеального мира. И призрак этот привел его туда, куда только и мог привести. “Прийти по наши души” обещает утопленник, самоубийца! Так что хоть и похоже все это на второе пришествие, да только в данном случае слышен в нем никак не голос божий…

А что же автор? Как звучит его голос в этой истории?

(Далі буде)
about_visotsky01: (Default)
Людмила Томенчук

Глава 8. СЧАСТЛИВЧИК, УБЕЖАВШИЙ С СУШИ...**

Стихотворение “Упрямо я стремлюсь ко дну…” было впервые опубликовано в начале 80-х в сборнике “Нерв” и сразу привлекло внимание исследователей. Сложилось понимание этого сюжета как движения героя к истокам105* (традиционным нравственно-духовным ценностям) в стремлении постичь смысл человеческого бытия106* и, приобщившись к “самой сути”, к этим вечным истинам, вернуть им положенное место в жизни107*. В разных работах акценты могли варьироваться, но в целом понимание оставалось стабильным108. Тишину расколола статья М. Раевской “«Дурная кровь в мои проникла вены...», или Две судьбы Высоцкого”109*, в которой, в частности, был отвергнут традиционный взгляд на этот текст и заявлен новый, согласно которому мотив погружения привязан к наркомании ВВ, а весь сюжет прочитан как медленное самоубийство поэта, для которого ко времени написания стихотворения (1977) –

“уход в пучину становится <...> самоцелью, наркотический дурман превращается в единственный способ существования”110*.

Такие вот полюса...

В статье М. Раевской много эпатажа, аргументация не выдерживает никакой критики, то есть попросту отсутствует. Вот как, например, автор “доказывает” свою привязку мотива погружения к наркомании ВВ:

“Отправившись на подводную охоту, герой Высоцкого не захотел возвращаться на землю и – покончил с собой. Заметим, что знакомые Владимира Семеновича нередко сравнивали его наркотическую эпопею с медленным суицидом. А Юрий Визбор образно назвал «сорокадвухлетним самоубийством» вообще всю жизнь Высоцкого. Итак, погружение в пучину – это самоубийство, а суицид в случае Высоцкого ассоциативно связан с наркотиками. Вот еще одно доказательство неслучайности привязки мотива погружения к биографическому факту – наркомании”111*.

Подобных перлов в этой статье столько, что диву даешься, как ее могли опубликовать в специальном издании. Вспоминается другая публикация подобного уровня в тех же “Вопросах литературы”, принадлежавшая перу Т.Барановой (1984). Так и тянет сыронизировать: через двадцать лет – все то же, но…

Эскапады М. Раевской возникли не на пустом месте. Она затронула реальную проблему – кричащее противоречие традиционной трактовки стихотворения его тексту, и указала исток этого противоречия: исследователи Высоцкого игнорируют очевидное самоубийство героя112. В этой ситуации интересно понять две вещи: что все-таки происходит в сюжете “Упрямо я стремлюсь ко дну...” и почему биография текста сложилась так, а не иначе. Начнем.

* * *

Традиционная трактовка текста небеспочвенна. В нем действительно отражены два позитивных мотива, ключевых для творчества Высоцкого: стремление добраться до глубин, до самой сути и чувство единения с людьми и служение им.

… Зову – “Спасите наши души!”

Как бы ни относиться к сюжету и герою, его искренний порыв, боль и страсть невозможно не ощутить и не проникнуться сочувствием к ее носителю. Здесь тот же тон, тот же высокий пафос, что и в гениальной “Я был и слаб, и уязвим…”, в ее кульминационном эпизоде:

Я ничего им не сказал!
Ни на кого не показал!
Скажите всем, кого я знал:
Я им остался братом!

Вот в каком высоком родстве находится “Упрямо я стремлюсь ко дну…”. И совершенно верно, что “для духовного совершенствования ему (герою. – Л.Т.) необходимо вернуться к истокам”113*. И мотив очищения от грехов, царящих на суше114*, очевиден и важен. Мы вообще можем во многом согласиться с героем. Не только семьдесят советских лет – вся история человечества полна примеров того, как “гениальное и недопонятое” повседневной жизнью спасалось, скрывалось в “глубине”, в ее толще. И нередко, стремясь проникнуть вглубь, докопаться до сути, мы ощущаем это возрастающее сопротивление “среды”, “материала”. Вода выталкивает вон, / И глубина не принимает. И куда как часто деяния человеческие – прошлые, настоящие – лишены и разумности, и гуманности, когда в самом деле ничего не остается, кроме горестно недоумевать: зачем мы сделались людьми?..

Всё это так. Но в “Упрямо я стремлюсь ко дну…” есть не только это. Самоубийство персонажа неизбежно бросает отсвет на все вышеназванные мотивы и смыслы. Еще: “Назад – не к горю и беде…” – герой зовет и других свести счеты с жизнью, что само по себе малопривлекательно, а тем более звучит дико в устах так называемого лирического героя ВВ, персонажа, близкого автору, каковым его представляет традиционная трактовка. Не меньшая странность этих слов состоит в том, что герой призывает повторить его путь – так сказать, выбирайтесь моей колеей. Это просто невероятно в системе ценностей Высоцкого, для которого возможность и необходимость выбирать и прокладывать свой собственный жизненный путь – один из главных ориентиров, одна из основных ценностей человеческой жизни!

Коротко говоря, “Упрямо я стремлюсь ко дну…” – внутренне противоречивый текст. В определенный момент работы над ним это стало ясно Высоцкому, чему есть документальное подтверждение, которое отменяет возможность пафосной трактовки стихотворения. Обращение к данному документу – простой и короткий путь оппонирования традиционному взгляду на это произведение. Но оно вынуждает выйти за пределы текста, публикуемого в сборниках ВВ. Однако привычное толкование несовместимо даже и с этим, усеченным публикаторами текстом. Поэтому проанализируем сначала его, сопоставим с привычной трактовкой, а после обратимся к другим документам и свидетельствам, которые дополнят картину.

(Далі буде)



105* Скобелев А., Шаулов С. Владимир Высоцкий: мир и слово. – Воронеж, 1991. С. 74.

106* Шилина О. Поэзия В. Высоцкого в свете традиций христианского гуманизма // Мир Высоцкого. Вып. I. – М., 1997. С. 109.

107* Там же. С. 110.

108 Встречается даже и прямое отождествление героя стихотворения с его автором.

“Высоцкий не безразличен. И многое хотел бы знать:

Меня сомненья – чёрт возьми! –
Давно буравами сверлили, –
Зачем мы сделались людьми?
Зачем потом заговорили?
Зачем, живя на четырёх,
Мы встали, распрямивши спины?”

(Иванова Л. История и Пустота // Мир Высоцкого. Вып. V. – М., 2001. С. 290. Выделено автором цитаты. – Л.Т.).

109* Вопросы литературы. 2005. № 6.

110* Там же.

111* Там же.

112 Пример игнорирования самоубийства героя:

“Оппозиция этих двух «миров» [суша – вода. – Л.Т.] выдержана в духе евангельского сопоставления человеческого (земного) и божественного (небесного) <...> в свете христианских идей это произведение может быть воспринято как одно из поэтических откровений В. Высоцкого, а путь его героя предстает как познание истины и духовное спасение. Но <...> индивидуальное, единичное спасение-благо оказывается для него неполноценным, недостаточным. <...> он желает спасения и для тех, кто остался на суше: <...> «Друзья мои, бегите с суши! <...> Назад – в извечную утробу!»” (Шилина О. Поэзия В. Высоцкого в свете традиций христианского гуманизма. С. 111, 112).


Толкование это особенно режет слух потому, что сюжет оценен положительно с позиций христианства, хотя, как известно, по христианским представлениям самоубийство – тягчайший грех. Но не только это – призыв героя к другим следовать его примеру тоже получает позитивную оценку интерпретатора...

113* Там же. С. 107.

114* Там же. С. 109.

** Глава из книги Л. Томенчук "Вы вдумайтесь в простые эти строки..." (Днепропетровск, 2008). Звездочкой помечены сноски, содержащие только библиографические данные цитируемой публикации.

Profile

about_visotsky01: (Default)
about_visotsky01

March 2020

S M T W T F S
1234567
891011121314
15161718192021
22 232425262728
293031    

Syndicate

RSS Atom

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jul. 5th, 2025 10:19 pm
Powered by Dreamwidth Studios