about_visotsky01 | РАЙСКИЕ ЯБЛОКИ (XXIII) (Reply)

Глава 10. Он – апостол, а я?

Герой и Петр
(окончание)

* * *
Власть

Итак, на одном конце оси – святой, апостол, хоромы, на другом – холоп, остолоп, зады-задворки. Петр в данном сюжете – персонаж с широким значением. Это не столько один из двенадцати апостолов-учеников Христа, со своей конкретной биографией, сколько образ представителя верховной власти. В христианской догматике функция апостола Петра – решать, какие души умерших попадут в рай, а какие нет. И это не только один из евангельских эпизодов, это еще и совершенно советский мотив! Подобная ситуация – своеволие чинуш, наделенных властью пущать-запрещать [103], – одна из ключевых примет жизни в стране советов. Это мучило и унижало миллионы соотечественников Высоцкого и самого ВВ – и как человека, и как художника, что отражено во многих его текстах, особенно щемяще – в поздних:

Мне говорят, что я качусь всё ниже,
А я хоть и внизу, а все же уровень держу.

А дальше – больше, каждый день я
Стал слышать злые голоса:
“Где ты – там только наважденье,
Где нет тебя – всё чудеса.
<...>
Как дым твои ресурсы тают,
И сам швыряешь всё подряд.
Зачем? Где ты – там не летают,
А там, где нет тебя, – парят”.

(Особую трагичность звучанию этого мотива в данных текстах придает неопределенность источника унижения, что сообщает мотиву универсальное звучание: голоса эти злые раздаются не только “сверху” или “снизу”, от власти или от черни, – отовсюду; выходит, из непосредственного, в том числе и “дружеского”, окружения героя – тоже) [104*].

Восприятие Петра как представителя власти поддерживается эпизодом, присутствующим на четырах фонограммах (Ф2, Ф6, Ф8 и Ф9):

Седовласый старик, он на стражу кричал-комиссарил.

“Комиссарил”, эта прямая отсылка к советскому историческому опыту, поддерживается и косвенной отсылкой по тому же адресу: в настойчивом подчеркивании стариковства Петра современники Высоцкого могли ощутить намек на череду престарелых советских правителей (а может, Петр-старик и был таким намеком).

* * *
Петр и сторожа

Образ ангела/стражника, убившего героя РЯ, восходит к ветхозаветному херувиму с огненным мечом, которого Бог поставил охранять рай после изгнания Адама и Евы. Новозаветный апостол Петр в качестве райского привратника – прямой потомок того же херувима. У сторожей и Петра в “Райских яблоках” общий корень. Однако херувим и Петр выполняют разные функции в разных сюжетах.

Когда Ева сорвала яблоко, никаких сторожей райских кущей-садов не существовало. Сторож – херувим с мечом – появился после изгнания первочеловеков из рая. А уже когда возник этот сторож, тогда никакого сбора яблок быть не могло. Высоцкий соединил в одном сюжете два традиционных мотива, в библейском тексте относящихся к разным стадиям истории про рай и яблоки. Следствием этого стала неясность запрета в “Яблоках”: что запрещается – проникать в сад или собирать яблоки?

Кстати, неясность запрета в РЯ – один из многих знаков того, что, несмотря на титульную позицию яблок в тексте, не они – центр сюжета, не с ними связано главное происходящее в РЯ событие. А еще точней – не событийный ряд несет основную нагрузку, настоящий сюжет “Яблок” – в подтексте, это внутренний сюжет.

Родство сторожа/сторожей и Петра в “Яблоках” проявляется в их взаимозаменяемости: в начальной части сюжета на восьми фонограммах второй редакции звучит:

Жаль сады сторожат и стреляют без промаха в лоб, –

а на тумановской записи, в первой редакции, на этом месте –

Подойду не спеша вдруг апостол вернет остолоп.

С огненным мечом библейского херувима, охраняющего Эдем, ассоциируются орудия обоих убийств в РЯ: и нож из земного убийства (нож – меч), и стрелковое оружие из небесного (по ассоциации стрельбы с огнем). Взаимозаменяемость Петра и сторожей – чрезвычайно важный момент, он показывает, что с фигурой Петра каким-то образом связан мотив убийства: не только сторож-стрелок несет погибель, но и Петр.

В библейских сюжетах запрет на яблоки и на вход в рай имеют разную природу: препятствием к действию является только запрет на вход в рай, а запрет на яблоки – это предупреждение о последствиях.

В “Райских яблоках” запрет на яблоки, как и в традиции, не препятствие, а предупреждение, а запрета на вход в рай там вообще нет (убитый герой в рай попадает изначально, а кущи-сады вообще оказываются пред ним, как лист перед травой в сказке – из ничего, из воздуха).

* * *
Вредитель

В присутствии ворот без ограды Петр становится обманщиком. То есть – вспомним схему волшебной сказки – апостол Петр выполняет в “Райских яблоках” функцию вредителя, провоцируя идти в рай через ворота, когда можно пройти и так. В этом сюжете единственная доступная Петру задача – надуть, сбить с пути истинного, направить на ложный (ну как есть – змей-искуситель). И обратите внимание: ложный путь выражен традиционным высоцким образом – торная дорога.

Подстрекая пойти туда, куда толпа, провоцируя автоматизм – причем в ситуации, смысл которой выхолощен, а осталась одна оболочка (вход в неогражденный рай через ворота), – Петр стремится убить в человеке стремление к самостоятельному выбору. Вот это и есть та погибель, которую несет Петр: гибель самости человека, человеческой личности.

В мире Высоцкого гибельна бездумность, отказ от личного выбора.

То, что герой не поддался на провокацию, можно было бы посчитать борьбой-спором с Петром-вредителем. Но в том-то и дело, что он не борется, не спорит даже и метафорически. Герой “Яблок” ничего не отрицает, ничему не оппонирует, он видит вещи как они есть, не поддается чарам мифологического дурмана.

Герой не впал в соблазн бездумности, автоматизма и выиграл: он получил свой трофей. Но нам пока рано приниматься за трофеи, на очереди – убийства.
_______

[103] В данном случае речь не о том, как относился Высоцкий к библейским сюжетам, а какое значение сходные ситуации и мотивы получают в его художественной системе.
Традиционные религиозные образы, сюжеты в “Яблоках” имеют настолько отличные от традиции смысл и функции, что на начальном этапе анализа этого текста нет необходимости детально рассматривать его взаимоотношения с данной традицией. Но это, безусловно, нужно сделать позже. Здесь же позволю себе лишь одно общее замечание.
Хотя религиозные (а скорей квази-религиозные) мотивы у Высоцкого привлекают внимание многих авторов, тема остается совершенно не исследованной. Не в силу сложности – она как раз не сложна, вся на виду, – а потому, что теми, кто берется за эту проблему, движет не научный интерес, а стремление во что бы то ни стало привязать Высоцкого к христианской традиции. Так что на данный момент мы имеем лишь отдельные наблюдения по теме. Из них складывается следующая картина.
В текстах Высоцкого, связанных с религиозной тематикой, всегда обнаруживаются не отдельные отличия, а иная система смыслов и акцентов, чем в традиционных христианских текстах. То есть имеют место не частные несовпадения, а системные противоречия христианской традиции. Я полагаю, именно поэтому все попытки найти религиозные мотивы в текстах Высоцкого не просто оканчивались неудачей, а приводили к абсурду. Насколько верен такой предварительный вывод, покажет детальное изучение темы, которое, несомненно, рано или поздно воспоследует.
[104] Кстати, в ракурсе темы власти наличие имени у апостола и только у него может быть прочитано не просто как символ избранности, высокого положения в общественной иерархии, но как знак несправедливого возвышения, ведь право на имя есть у каждого человека.

(Далi буде)