Я не шучу – название имеет прямое отношение к Высоцкому. Вернее, к персонажу одного раннего текста.
"Герой В.С.Высоцкого является носителем знания о должном, занят поиском его воплощения в реальности и выживания в условиях десакрализованного мира".
Заявление серьезное. А знаете, на чем оно основано?
"В стихотворении “Из-за гор – я не знаю, где горы те…” (1961) в поэзии В.С.Высоцкого впервые появляется образ пророка, который является в город с периферийного пространства. Город “задыхавшийся”, его население – “серая масса бездушная”. Сам же пророк со “спокойною, странной и такой непонятной улыбкой” и знанием “чего-то заветного”, “самого вечного”, “самого светлого”, “всего бесконечного”, “самого главного” и “самого нужного” восстанавливает в жизненном укладе города некий первоначальный, должный порядок при помощи слова: “И, забыв все отчаянья прежние, // На свое место все стало снова: // Он сказал им три самые нежные // И давно позабытые слова".
(Е. Климакова, "Концепция человека в поэзии В.С. Высоцкого". Текст статьи в Интернете: http://vv.mediaplanet.ru/bibliography-articles-2009).
И это все тоже сказано на полном серьезе, без намека на улыбку, а тем более иронию. И очень зря. Давайте не поленимся и почитаем текст Высоцкого.
Никогда экзотика не пользовалась уважением в мире ВВ, всегда она появлялась в ироническом контексте. А в городе на верблюде да еще и белом – экзотика в квадрате.
И не бывало в мире Высоцкого, чтоб все-все вокруг тупые, бездушные, непонятливые etc., а герой прям такой весь из себя идеальный. Всегда противопоставление одного человека и всех остальных ВВ подает в ироническом ключе, по меньшей мере, с недоверием. Здесь, в раннем тексте, это проявляется не так ярко и резко, как, скажем, в "Канатоходце", но весьма отчетливо. Очевиднее всего – в описании его "непонятной улыбки": четырехкратный повтор "будто" не оставляет возможности воспринять эту загадочную улыбку всерьез, – она ощущается как мираж, обещающий чудеса невиданные, а за ним – пустота. Ведь в тексте у Высоцкого не совсем то, что говорит автор статьи, там не знание “чего-то заветного”, “самого вечного”, “самого светлого”, “всего бесконечного”, там чуточку другое, и эта "чуточка" меняет весь смысл фразы:
Будто знает он что-то заветное,
Будто слышал он самое вечное,
Будто видел он самое светлое,
Будто чувствовал все бесконечное.
И другое нагнетание – отрицательности "городского населения", в противовес белому и пушистому герою: дважды горожане названы толпой бесталанной, а жизнь ее – тоже дважды – зыбкой, а еще это серая масса бездушная.
А мольба вразумить!.. Ну прям все они такие беспорадные, что похожи не на взрослых людей, а на группу детсадовцев, заблудившихся в рощице из десятка березок и отчаянно орущих, призывая воспитательницу.
Еще один верный признак иронии у Высоцкого – тотальность. Какого бы ни была она свойства, в мире Высоцкого тотальности нет доверия. А тут и герои – ВСЕ не герои:
И герои все были развенчаны,
Оказались их мысли преступными, –
и женщины красивые – ВСЕ не такие, как положено:
Оказались красивые женщины
И холодными и неприступными.
Или такие? Тут, кстати, и не поймешь, чего имеется в виду.
"Из-за гор..." сильно напоминает другой ранний текст Высоцкого, "Так оно и есть..." (1964), но с одним существенным отличием: в более позднем, законченном, все персонажи не хороши, включая героя-рассказчика. Кстати, об этих двух текстах. Не знаю, что известно по их биографии и как обстоит дело с источниками, но мне кажется, есть основание предполагать, что в работе над "Так оно и есть..." использован "Из-за гор...".
В этом тексте много непонятного: про что это и как оно попало в текст, – потому что никакой связи ни с чем не наблюдается. Например –
И взбесило толпу ресторанную
С ее жизнью и прочной и зыбкой...
почему описание вдруг переместилось в ресторан? Почему не в магазин или на лавочку у подъезда? Или это не про ресторан? А про что тогда?
Самое восхитительное – последняя строфа, с ее полной неопределенностью. Поэзия – это, конечно же, недосказанность и все такое. Но недосказанность означает присутствие чего-то не высказанного, и это нечто апеллирует к читательскому знанию или опыту, или эмоциям, будит мысль, чувство. А тут? К чему апеллируют эти строчки –
Он сказал им три са<мые> нежные
И давно позабытые <слова>.
Какие "три слова" мог сказать народу сей деятель? Да любые! За этой "неопределенностью" ничего недосказанного нет, никакого смысла, эмоций. Пустые слова, простое заполнение метрической схемы. (Кстати, в этой части, да и самим описанным происшествием на "Из-за гор..." похож еще один более поздний текст – "Как в селе Большие Вилы...". Там, хотя слова, сказанные странным человеком, известны, само событие выглядит таким же надуманным и пустым, как и в разбираемом нами раннем тексте).
В этом тексте бессмыслицы – полная корзина. К чему белый верблюд, если потом он никак не обыгрывается ("герой" ходил по городу пешком)? Какой-такой задыхавшийся город, если в следующей строфе сказано, что жизнь у горожан – беспечная? Каким образом "героя" заметили люди – посредством его фантастической улыбки? А вот и нет. Его сначала заметили (И его там заметили люди), а уже потом он сразил толпу своею улыбкой (И людскую толпу ... поразил он ... улыбкой). Кстати, вы можете себе представить такую улыбку, чтоб прямо вся толпа так поразилась и уставилась на ее обладателя? Я – нет. Четвертая строфа, про ресторан, на 3/4 дословно повторяет вторую строфу. А начало последней строфы – это вообще песня!
И, забыв все отчаянья прежние,
На свое место все стало снова...
Вы только вдумайтесь: некое "всё", забыв прежние отчаяния, снова стало на место... Ну? Если это не бессмыслица, то что такое бессмыслица?
Я не критикую этот текст Высоцкого, я другое хочу сказать: очевидно, что "Из-за гор..." не является законченным стихотворением. И мы не знаем, что это был бы за текст, заверши ВВ работу над ним. Как же можно считать, что это прямой выразитель свойств художественного мира Высоцкого?
Ах да, еще про шейха... По тексту "Из-за гор..." не похоже, чтоб молодому Высоцкому вдруг вздумалось поиздеваться над пророками, создав на них карикатуру. На всамделишных пророков главный персонаж тем более не похож. Зато он очень похож на одного знаменитого литературного героя, а может быть, и является его прямым потомком:
"Семь дней верблюды тащили через пустыню новоявленных шейхов. В начале путешествия Остап веселился от души. <...>
- Я – эмир-динамит! – кричал он, покачиваясь на высоком хребте. – Если через два дня мы не получим приличной пищи, я взбунтую какие-либо племена. Честное слово! Назначу себя уполномоченным пророка и объявлю священную войну, джихад. Например, Дании. Зачем датчане замучили своего принца Гамлета? При современной политической обстановке даже Лига наций удовлетворится таким поводом к войне. Ей-богу, куплю у англичан на миллион винтовок, - они любят продавать огнестрельное оружие племенам, – и марш-марш в Данию. Германия пропустит – в счет репараций. Представляете себе вторжение племен в Копенгаген? Впереди всех я на белом верблюде".
(И. Ильф, Е. Петров. Золотой теленок. Глава XXXI. Багдад
http://petrov.com.ua/GoldCalf/pages/38.htm)