![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
На следующем примере стоит остановиться подробнее. Утверждается, что “процыганенный романс” Маяковского –
Не будем в третий раз задавать вопрос о посреднике, зададим другие, столь же неизбежные. При чем “Моя цыганская” Высоцкого (“В сон мне – желтые огни…”) к романсу? Ни при чем. То есть с образом Маяковского общее только “цыганское”. Не маловато ли для переклички? Еще вопрос: с каких это пор слова “нищий” и “шут” ассоциируются с посредственностью? А если такого устойчивого, широко известного смысла они не несут – а они его не несут, – то почему предлагается увидеть в этих образах аналогию без пояснений и доказательств, как будто никаких сомнений в ее наличии возникнуть не может. Еще и как может! То есть, как и в предыдущем примере, остается у будто бы родственных строк Высоцкого и Маяковского одно общее слово – “рай”. Не слишком ли жидко для аналогии?
И ведь нельзя сказать, что все версии влияния “Травы забвенья” на Высоцкого, приведенные в статье, столь же фантастичны, как названные выше. Строчки Высоцкого:
действительно напоминают фразу из рассказа Катаева об обсуждении “Бани” в театре Мейерхольда:
Но это, к сожалению, лишь крупицы здравомыслия в море фантастики. Вот еще один фантастический тезис С.Свиридова:
Хотя нет, фантастичен не тезис, а доказательства, ход мысли автора:
Неужели это написано на полном серьезе? Я уже молчу про близость дат как ключевой аргумент, хотя это может быть простым совпадением. Меня от другого оторопь берет: неужели перевоплощение героев Высоцкого не только в людей, но и в животных и неживые предметы можно всерьез называть признаком движения к поэтической зрелости?
Исток всей этой фантастики, по-моему, в том, что здравой, обоснованной идеи хватало на небольшую заметку, а хотелось масштаба – статьи, да еще с фундаментальным обобщением. Вот вокруг здравой мысли и закружились фантазии. А жаль: начало было весьма привлекательным. И перспективным.
“не замедлил появиться в песне "Моя цыганская", написанной через полгода, зимой. В ней же есть слова "Рай для нищих и шутов, // Мне ж – как птице в клетке". Ср. в "Траве забвенья": "Рай для примазавшихся посредственностей". Так Катаев оценивает ЛЕФ, в котором, по мнению писателя, Маяковский был "скован", лишен свободы. Перед нами аналогичные образные ходы: "нищие и шуты" эквивалентны "посредственностям", а "оковы" – "клетке"”.
Не будем в третий раз задавать вопрос о посреднике, зададим другие, столь же неизбежные. При чем “Моя цыганская” Высоцкого (“В сон мне – желтые огни…”) к романсу? Ни при чем. То есть с образом Маяковского общее только “цыганское”. Не маловато ли для переклички? Еще вопрос: с каких это пор слова “нищий” и “шут” ассоциируются с посредственностью? А если такого устойчивого, широко известного смысла они не несут – а они его не несут, – то почему предлагается увидеть в этих образах аналогию без пояснений и доказательств, как будто никаких сомнений в ее наличии возникнуть не может. Еще и как может! То есть, как и в предыдущем примере, остается у будто бы родственных строк Высоцкого и Маяковского одно общее слово – “рай”. Не слишком ли жидко для аналогии?
И ведь нельзя сказать, что все версии влияния “Травы забвенья” на Высоцкого, приведенные в статье, столь же фантастичны, как названные выше. Строчки Высоцкого:
Я говорю, как мхатовский лазутчик,
Заброшенный в Таганку – в тыл врага, –
Заброшенный в Таганку – в тыл врага, –
действительно напоминают фразу из рассказа Катаева об обсуждении “Бани” в театре Мейерхольда:
“Кажется, даже пришли кое-кто из мхатовцев. Так сказать лазутчики из враждебного лагеря”.
Но это, к сожалению, лишь крупицы здравомыслия в море фантастики. Вот еще один фантастический тезис С.Свиридова:
“"Трава забвенья", прочитанная вовремя, была в числе импульсов, направляющих Высоцкого к его зрелой эстетике и поэтике”.
Хотя нет, фантастичен не тезис, а доказательства, ход мысли автора:
“Вот первая страница повести Катаева: "Я… обнаружил у себя способность перевоплощения не только в самых разных людей, но также в животных, растения, камни, предметы домашнего обихода, даже в абстрактные понятия". Конечно, Высоцкий мог и даже должен был додуматься до таких ролевых метаморфоз без посторонней помощи, ведь перевоплощение – основа актерской профессии и прием актерской школы. И все-таки факты упрямы. Первая песня "от лица" технического объекта ("Як-истребитель") написана в 1968 году, "Песня о двух красивых автомобилях" – тоже в 1968-м, "Бег иноходца" – в 1970-м, "Баллада о брошенном корабле" – в 1971-м” (выделено мной. – Л.Т.).
Неужели это написано на полном серьезе? Я уже молчу про близость дат как ключевой аргумент, хотя это может быть простым совпадением. Меня от другого оторопь берет: неужели перевоплощение героев Высоцкого не только в людей, но и в животных и неживые предметы можно всерьез называть признаком движения к поэтической зрелости?
Исток всей этой фантастики, по-моему, в том, что здравой, обоснованной идеи хватало на небольшую заметку, а хотелось масштаба – статьи, да еще с фундаментальным обобщением. Вот вокруг здравой мысли и закружились фантазии. А жаль: начало было весьма привлекательным. И перспективным.
