about_visotsky01 | “Охота на волков” (в диссертации Е.Климаковой) III

Е.Климакова:

“Образ волка теряет свой первоначальный романтический ореол гордого нарушителя бессмысленных правил”.

Романтический ореол присутствует не в тексте Высоцкого, а в традицией настроенном восприятии слушателя/читателя. Гордости никакой у этого волка нет: какая уж там гордость, если идет охота на волков, идет охота. Как шла в начале, так и в конце идет, – ничего не изменилось... На всякий случай уточним: фатализма в этом нет, Высоцкий принципиально не фаталист. Неизменный припев, завершающий песню, – знак не фатальности ситуации, а неверной точки обзора: не туда герой смотрит. Кстати, и правила, которые волк нарушил, вовсе не бессмысленны.

Поэзия Высоцкого очевидно архетипична. Обращение к этой теме – полезное дело, много могущее прояснить в текстах ВВ и его художественном мире. Но традиция не должна заслонять конкретный живой текст, иначе мы получим не исследование, а сотворение мифа, в смысле – обман. Очередное подтверждение этому – финал фрагмента диссертации Е.Климаковой, посвященный “Охотам”.

“... охота становится тотальным состоянием мира, которого герою нельзя миновать, от которого нельзя спастись. Возможность для лирического героя вырваться из замкнутого пространства и времени неволи в творчестве Высоцкого есть, но произведения, в которых опробована или декларирована эта возможность, созданы до середины 1970-х годов. Это, кроме первой "Охоты на волков", "Еще не вечер" (1968), "Я уехал в Магадан" (1968), "Когда я отпою и отыграю…" (1973). В поздних стихотворениях попытка убежать герою не удается и заканчивается гибелью ("Был побег на рывок…" (1977))”.

Вот те раз! А как же “Яблоки”, позвольте спросить?

* * *

Тут нужен небольшой экскурс в историю. При всем обилии литературы о поэзии Высоцкого, его художественный мир не исследован (будь в научных работах о нем больше научности, был бы больше исследован). Не изучены, например, художественное время, образный строй текстов ВВ и даже кажущееся относительно очевидным пространственное устройство поэтического мира Высоцкого. Да, об пространстве много написано, есть и весьма пространная диссертация С.Свиридова, целиком посвященная данной теме. Но предложенные модели пространства противоречат текстам Высоцкого, неслучайно их авторам приходится игнорировать множество свойств этих текстов, а иногда и тексты целиком.

Показательный пример – с мотивом охоты. С.Свиридов утверждает, что ситуация охоты – базовая пространственная модель в художественном мире Высоцкого. Об этом много сказано в его диссертации (правда – что обычно для высоцковедения – нет анализа текстов, к которым эта модель прилагается). Но он опустил одну весьма существенную вещь – касательно “Яблок”. В этом итоговом произведении Высоцкого – в котором, как показало недавнее исследование его текста, присутствуют все главные темы, мотивы, образы художественного мира Высоцкого, – такого мотива охоты, о котором пишет С.Свиридов, нет! И пока идея о базовости пространственной модели охоты для художественного мира Высоцкого не увязана с “Яблоками”, она будет в лучшем случае лишь недоказанной гипотезой. А ее принимают за доказанный факт и строят на этом свои рассуждения. Но доверие в науке – вещь негодная, что мы и видим на примере толкования “Охот” Е.Климаковой.

Вот как выглядит в ее представлении финал развития мотива охоты в творчестве Высоцкого и вот к каким выводам это ее приводит:

“1978-м годом датируется стихотворение "Конец «Охоты на волков» или Охота с вертолетов", где мы находим образ постаревшего, обессилевшего и не вышедшего "за флажки" героя-волка. В поздний период творчества поэт концентрирует свое внимание на гибели героя-воина-разбойника-бродяги, на завершении судьбы волка <...>.

Финалом героической судьбы становится героическая смерть маргинала. <...> У Высоцкого из-за невозможности полного воплощения волчьего архетипа героическая смерть не может состояться ("Я не успел (Тоска по романтике)" (1973)), альтернативным вариантом девиации [отклонения от нормы. – Л.Т.] становится наркотическая модель поведения, реализованная и в жизнетворческой стратегии поэта ("Безвременье вливало водку в нас"). Такая смерть – замена невозможной героической гибели. Поэтому наркотический тип поведения приобретает в художественном мире поэта столь большое значение и зачастую реализуется не только посредством ретроспективных образов и ролевого начала, но и при помощи множественных отсылок к биографии самого поэта. С середины 1970-х гг. носителем наркотического типа поведения все чаще становится не ролевой, а лирический герой, при этом мотивы опьянения начинают приобретать негативное и отчетливо трагическое звучание. На протяжении большей части творческого пути поэта эксплицирована связь мотива судьбы с комплексом алкогольно-наркотических мотивов”.

М.Раевская ей кланялась. Я имею в виду ее позорную статью в “Вопросах литературы” (здесь), которая вся – дикий бред, но и здесь, как видите, хватает. Всему этому бреду многое противостоит, прежде всего – концертная деятельность Высоцкого. Высоцковеды, конечно, в абсолютном большинстве – филологи, люди текста, но ведь занятия филологией не должны бы отшибать здравый смысл. Неужели так трудно сообразить, что художественный мир Высоцкого – это не только его тексты, но и его музыка, его голос, исполнение? Можно изучать какую-то часть этого мира, но держать-то целое в уме необходимо.

Однако и на поэтическом уровне подобным фантазиям есть противостоятель – итоговый текст Высоцкого, его Райские Яблоки. Какой алкогольно-наркотический тип поведения пресловутого лирического героя, какая наркотическая смерть взамен героической гибели, да и вообще, какая смерть – не та, которая туда-сюда, а реальная, которая без возврата, – в присутствии “Райских яблок”? А если всего этого нет в позднем итоговом (!) тексте Высоцкого, то как же такое можно игнорировать, делая столь глобальные обобщения? Целое – оно ведь существует, это ж, черт побери, не выдумка приставучих критиканов.