Книжка "Простые строки". Глава 9 (III)
Jun. 18th, 2016 10:34 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
about_visotsky01Высокая степень системности, эстетическая целостность большинства поэтических текстов Высоцкого очевидна, так что в применении к ним утверждения о бесконечности смыслов свидетельствуют либо о нечетко сформулированной мысли, либо о противоречивости позиции исследователя.
Остается неопределенность эстетическая. Автор исследования ставит перед собой цель
И вдруг в конце читаем:
В свете такого глобального, категоричного тезиса становится особенно заметной крайняя лаконичность, с которой в статье обозначена названная проблема.
Каталог цитат из множества текстов ВВ, приведенный в работе А. Скобелева, впечатляет. И действительно, перед нами откровенная неопределенность:
Но какое место все эти образы и фрагменты занимают в художественной системе Высоцкого? Как взаимодействуют с другими ее элементами? Какие специфические функции выполняют? Неопределенность образа или эпизода может возникнуть, если автору нет нужды в его определенности, или если ему нужна неопределенность (что, собственно, и есть эстетическая неопределенность). Как различить подобные случаи?
Неопределенный по форме образ, эпизод может нести внятный смысл. Он существует не сам по себе, а является частью текста. В статье о неопределенности приведенные примеры так не рассматриваются. Попробуем поставить некоторые из них в контекст произведения.
На границе с Турцией или с Пакистаном. Смысл: все дальнейшее могло произойти и на том, и на другом участке границы СССР. Это очень интересный случай, на нем стоит остановиться подробнее. Я уже писала о том, что Советский Союз с Пакистаном не граничил. И, таким образом, мы имеем в этом фрагменте мотив мнимого барьера, мнимой границы. Он проявляется на разных уровнях текста: и наши, и “ихние” пограничники беспрепятственно оказались на нейтральной полосе; между теми и другими нет почти никаких различий, разве что говорят они на разных языках. Из всего этого можно вычитать и такой смысл: границы существуют лишь в фантазии человека, в реальности мир един [144*].
Теперь, в аспекте разговора о неопределенности места действия, отметим, что, по всей вероятности, неслучайно оба названных участка границы – южные (ведь ритмически возможен и вариант На границе с Польшей или с Пакистаном). Это след политико-географических реалий времени написания песни: на западных рубежах СССР не имел границы с капстранами, разве что с нейтральной Финляндией, которая не столько в ритмическую схему строки не укладывалась, сколько как раз в силу своего нейтралитета этой истории не подходила: не создавала, так сказать полярный контраст.
Возможно, мы никогда не узнаем, насколько конкретны были познания Высоцкого в географии: отложилось ли в его памяти, что СССР не граничил с Пакистаном (соответственно, появление в песне о нейтральной полосе мотива мнимой границы – игра случая или следствие сознательного намерения автора). Но то, что соседями нашей страны с запада были страны, как тогда говорили, социалистического лагеря, то есть “свои”, “наши”, а южные соседи были “капиталисты”, – такая общая картина в представлении большей части взрослого населения СССР, несомненно, была.
Ну и что это нам дает? К чему всё это прямопонимание? Оно позволяет уточнить один смысловой нюанс, а именно: “мы” и “они” – не просто разные, другие; это полюса, крайние, так сказать, точки оси. И эти крайности, оказывается, сходны до неразличения, что и характерно для всех полюсов в мире ВВ. Вот только мы не знаем, что снится “ихнему” капитану... Зато знаем сон нашего, и этот замечательный сон так много может сказать о художественном мире Высоцкого, его персональном мироощущении, да и о нас, его современниках, что он достоин отдельного разговора. Надеюсь продолжить его в одной из будущих книг.
Еще пример пространственной неопределенности – Ой, где был я вчера. В поле соответствующего текста это значит “не помню где”. Да и неважно, где это случилось: такое могло произойти где угодно, а не только в одном конкретном месте, у одних хозяев. У многих, очень многих... “Про нас про всех” тут недаром вспоминается. Тотальности в этой истории, конечно, нет, в отличие от охоты на волков, но такая неопределенность места действия, очень похоже, напоминает о состоянии общества, каким его ощущает герой. До тотальной беспросветности ощущений не доходит потому, что там еще вдова имелась – душа добрая, сострадательная. Она хоть и без имени, но со своим “обликом”, в отличие от безликих Клавки с подругой (еще один “раздвоенный/рас-троенный” единый образ?) Впрочем, толковать детали можно по-разному, но вполне определенный смысл неопределенности места происшествия достаточно очевиден: неизвестно где – потому что везде. Он и есть грустная “подкладка” шальной истории.
Вот А. Скобелев пишет, что для героев Высоцкого характерно стремление “из наличного «здесь» в неопределенную область «там», которая <...> зачастую конкретизации вообще не подлежит” [145*] (Навсегда в никуда – / Вечное стремленье). И сам же называет вполне определенный и совершенно верный смысл этой неопределенности “там” в текстах ВВ: большинство его героев уходят, хотят уйти из “здесь” куда угодно [146*]. Они не “туда” стремятся, а “отсюда” сбежать хотят.
А вот с тем, что строка И он ушел куда-то вбок есть пример “нецеленаправленного и даже бесцельного” перемещения персонажа, никак не можно согласиться. Это слова героя о напарнике, ему непонятно, зачем тот ушел и куда. С чего мы взяли, что и напарник пребывает в таком же неведении насчет собственных действий? Прямо на эту тему сюжет песни ничего не говорит, но есть свидетельства косвенные, и немало [147]. Я имею в виду, понятно, не географическую определенность направления пути напарника, а то, что вбок в этом сюжете, в этой системе образных координат – более чем определенное направление, а именно: выход из тупика. Тут ведь дело не в грузовике, это герой со своим ощущением жизни и себя в ней “по уши увяз”.
А тупик, между прочим, явлен в двух полярных пространственных образах: кругом пятьсот и дороге (= прямая линия), на которой застрял в снегу грузовик. Эта синонимичность круга и прямой в “дорожном” сюжете – один из самых говорящих смыслов, которые мне до сих пор повезло расслышать в художественных образах Высоцкого. А в контексте нашей темы видятся мне эти образы символами неопределенности как бесконечности смыслов (в круге – никакого направления) и, соответственно, однозначности. Думаю, ни того, ни другого нет в мире ВВ.
_________________________
[141*] Скобелев А. “Много неясного в странной стране...”. С. 7.
[142*] Там же. С. 8.
[143*] Там же. С. 27.
[144*] Томенчук Л. “Я не люблю насилья и бессилья...” // Муз. жизнь. 1992. № 9-10. С 27; а также в первой книге этой серии. С. 139-140.
[145*] Скобелев А. “Много неясного в странной стране...”. С. 9.
[146*] Там же. С. 10.
[147] Подробный разбор сюжета песни “Я вышел ростом и лицом...” – см. в третьей книге этой серии.
Остается неопределенность эстетическая. Автор исследования ставит перед собой цель
“обозначить проблему в целом” [141*], “если не рассмотреть, то хотя бы перечислить основные способы и формы реализации «эстетики неопределенности» в поэзии В.С. Высоцкого” [142*].
И вдруг в конце читаем:
“Дело не только в изначальной «неопределенности» поэзии В.С. Высоцкого в целом...” [143*].
В свете такого глобального, категоричного тезиса становится особенно заметной крайняя лаконичность, с которой в статье обозначена названная проблема.
Каталог цитат из множества текстов ВВ, приведенный в работе А. Скобелева, впечатляет. И действительно, перед нами откровенная неопределенность:
В Америке ли, в Азии, в Европе ли...
Он в институт притаскивал такое...
Он в институт притаскивал такое...
Но какое место все эти образы и фрагменты занимают в художественной системе Высоцкого? Как взаимодействуют с другими ее элементами? Какие специфические функции выполняют? Неопределенность образа или эпизода может возникнуть, если автору нет нужды в его определенности, или если ему нужна неопределенность (что, собственно, и есть эстетическая неопределенность). Как различить подобные случаи?
Неопределенный по форме образ, эпизод может нести внятный смысл. Он существует не сам по себе, а является частью текста. В статье о неопределенности приведенные примеры так не рассматриваются. Попробуем поставить некоторые из них в контекст произведения.
На границе с Турцией или с Пакистаном. Смысл: все дальнейшее могло произойти и на том, и на другом участке границы СССР. Это очень интересный случай, на нем стоит остановиться подробнее. Я уже писала о том, что Советский Союз с Пакистаном не граничил. И, таким образом, мы имеем в этом фрагменте мотив мнимого барьера, мнимой границы. Он проявляется на разных уровнях текста: и наши, и “ихние” пограничники беспрепятственно оказались на нейтральной полосе; между теми и другими нет почти никаких различий, разве что говорят они на разных языках. Из всего этого можно вычитать и такой смысл: границы существуют лишь в фантазии человека, в реальности мир един [144*].
Теперь, в аспекте разговора о неопределенности места действия, отметим, что, по всей вероятности, неслучайно оба названных участка границы – южные (ведь ритмически возможен и вариант На границе с Польшей или с Пакистаном). Это след политико-географических реалий времени написания песни: на западных рубежах СССР не имел границы с капстранами, разве что с нейтральной Финляндией, которая не столько в ритмическую схему строки не укладывалась, сколько как раз в силу своего нейтралитета этой истории не подходила: не создавала, так сказать полярный контраст.
Возможно, мы никогда не узнаем, насколько конкретны были познания Высоцкого в географии: отложилось ли в его памяти, что СССР не граничил с Пакистаном (соответственно, появление в песне о нейтральной полосе мотива мнимой границы – игра случая или следствие сознательного намерения автора). Но то, что соседями нашей страны с запада были страны, как тогда говорили, социалистического лагеря, то есть “свои”, “наши”, а южные соседи были “капиталисты”, – такая общая картина в представлении большей части взрослого населения СССР, несомненно, была.
Ну и что это нам дает? К чему всё это прямопонимание? Оно позволяет уточнить один смысловой нюанс, а именно: “мы” и “они” – не просто разные, другие; это полюса, крайние, так сказать, точки оси. И эти крайности, оказывается, сходны до неразличения, что и характерно для всех полюсов в мире ВВ. Вот только мы не знаем, что снится “ихнему” капитану... Зато знаем сон нашего, и этот замечательный сон так много может сказать о художественном мире Высоцкого, его персональном мироощущении, да и о нас, его современниках, что он достоин отдельного разговора. Надеюсь продолжить его в одной из будущих книг.
Еще пример пространственной неопределенности – Ой, где был я вчера. В поле соответствующего текста это значит “не помню где”. Да и неважно, где это случилось: такое могло произойти где угодно, а не только в одном конкретном месте, у одних хозяев. У многих, очень многих... “Про нас про всех” тут недаром вспоминается. Тотальности в этой истории, конечно, нет, в отличие от охоты на волков, но такая неопределенность места действия, очень похоже, напоминает о состоянии общества, каким его ощущает герой. До тотальной беспросветности ощущений не доходит потому, что там еще вдова имелась – душа добрая, сострадательная. Она хоть и без имени, но со своим “обликом”, в отличие от безликих Клавки с подругой (еще один “раздвоенный/рас-троенный” единый образ?) Впрочем, толковать детали можно по-разному, но вполне определенный смысл неопределенности места происшествия достаточно очевиден: неизвестно где – потому что везде. Он и есть грустная “подкладка” шальной истории.
Вот А. Скобелев пишет, что для героев Высоцкого характерно стремление “из наличного «здесь» в неопределенную область «там», которая <...> зачастую конкретизации вообще не подлежит” [145*] (Навсегда в никуда – / Вечное стремленье). И сам же называет вполне определенный и совершенно верный смысл этой неопределенности “там” в текстах ВВ: большинство его героев уходят, хотят уйти из “здесь” куда угодно [146*]. Они не “туда” стремятся, а “отсюда” сбежать хотят.
А вот с тем, что строка И он ушел куда-то вбок есть пример “нецеленаправленного и даже бесцельного” перемещения персонажа, никак не можно согласиться. Это слова героя о напарнике, ему непонятно, зачем тот ушел и куда. С чего мы взяли, что и напарник пребывает в таком же неведении насчет собственных действий? Прямо на эту тему сюжет песни ничего не говорит, но есть свидетельства косвенные, и немало [147]. Я имею в виду, понятно, не географическую определенность направления пути напарника, а то, что вбок в этом сюжете, в этой системе образных координат – более чем определенное направление, а именно: выход из тупика. Тут ведь дело не в грузовике, это герой со своим ощущением жизни и себя в ней “по уши увяз”.
А тупик, между прочим, явлен в двух полярных пространственных образах: кругом пятьсот и дороге (= прямая линия), на которой застрял в снегу грузовик. Эта синонимичность круга и прямой в “дорожном” сюжете – один из самых говорящих смыслов, которые мне до сих пор повезло расслышать в художественных образах Высоцкого. А в контексте нашей темы видятся мне эти образы символами неопределенности как бесконечности смыслов (в круге – никакого направления) и, соответственно, однозначности. Думаю, ни того, ни другого нет в мире ВВ.
_________________________
[141*] Скобелев А. “Много неясного в странной стране...”. С. 7.
[142*] Там же. С. 8.
[143*] Там же. С. 27.
[144*] Томенчук Л. “Я не люблю насилья и бессилья...” // Муз. жизнь. 1992. № 9-10. С 27; а также в первой книге этой серии. С. 139-140.
[145*] Скобелев А. “Много неясного в странной стране...”. С. 9.
[146*] Там же. С. 10.
[147] Подробный разбор сюжета песни “Я вышел ростом и лицом...” – см. в третьей книге этой серии.
(Далi буде)
