САГА ОБ УПРЯМЫХ АКВАЛАНГИСТАХ, БАСНЯХ И КРАПЛЁНЫХ КОЛОДАХ (XIII)

[about_visotsky01]

* * *
Смертью пропитан воздух

Шаулов помещает "Упрямца" в танатологический контекст: рассматривает на фоне других текстов Высоцкого, в которых есть мотив смерти. И вот какую картинку рисует:

"... оба стихотворения ["Марш" и "Упрямец". – Л.Т.], как и вся «морская тема», в поэзии Высоцкого входят в широкий творческий контекст, который можно обозначить как танатологический".

Обратите внимание на "ВСЮ «морскую тему»". Вот прочтешь такое заявление и думаешь: его автор когда последний раз читал тексты, про которые пишет? И читал ли вообще? Нет, ну правда: привязать ВСЮ морскую тему у Высоцкого к мотиву смерти – это уже даже не фантазия, это я и не знаю, как назвать... :)

И – цитата подлиннее:

"Мысль о смерти как ценностном противовесе жизни вызревает с конца 60-х годов в произведениях, обращенных к разным темам и написанных по разным поводам и с разными сюжетами и героями. Все отчетливее сквозь сюжетно-лирический репертуар проступает мета-сюжет предпочтения смерти. Его логике подчиняется и эволюция «морской темы». В наследии Высоцкого немало стихотворений и песен, в которых утверждается мысль о том, что есть в жизни человека вещи и смыслы ценнее самой жизни, но рассматриваемое нами стихотворение, пожалуй, единственное, где аксиологический выбор в пользу смерти представлен и оправдывается, так сказать, в чистом виде, отвлеченно от какой бы то ни было сюжетной коллизии или исторической привязки (ср.: «надо выбрать деревянные костюмы». – ˂...˃), и – всерьез, в обобщенно-философском смысле: в стихотворении не названы никакие причины и поводы, которые лежали бы в плоскости конкретной житейской практики и побудили бы героя к самоубийству. Эта «плоскость» для него не важна и в тексте отсутствует. В этом качестве «Упрямо я стремлюсь ко дну», пожалуй, завершает развитие танатологического контекста и фиксирует момент зрелости идеологического убеждения, напрямую выраженного в стихотворении.

Задача построения такой логики, в которой смерть, вопреки бытующему отношению к ней, предстала бы как ценностный ориентир и цель движения, потребовала от автора медитативного проникновения в проблематику, волновавшую поэтов и мыслителей не одного столетия, что придало интенциональной направленности текста стихотворения ощутимый диалогический характер культурно-исторического и философского вызова и провокации".

Вышесказанное звучит как изложение результатов исследования. Но беда в том, что никакого исследования не было (не могу вообразить, чтобы автор книги его провел и не опубликовал). Чтение этой книги, как и других работ Шаулова, производит одно и то же впечатление: по поводу текстов Высоцкого у автора возникают отдельные ассоциации. ощущение сходства образов и мотивов ВВ с тем, что он читал у других авторов или в других текстах Высоцкого. Из этих отрывочных впечатлений он и складывает свои толкования текстов, не проверяя, подходят ли "кубики" друг к другу и к тексту Высоцкого в целом. Не знаю, можно ли тут говорить о фрагментарности мышления автора, но о фрагментарности подхода – точно. Это вовсе не значит, что автор непременно всякий раз ошибётся, он может и попасть в точку. Но всё это – случайность и не связано с вроде бы изучаемым текстом. Подобный подход ничем не отличается от гадания на кофейной гуще.

Когда выводы есть, а исследования нет, разбирать их подробно нет смысла. Сделаем лишь пару замечаний там, где ложность заявлений Шаулова наиболее очевидна.

Предпочтения смерти в поэзии Высоцкого нет и в помине, ни в отдельном периоде, ни в целом. Это ясно хотя бы из "Райских яблок", по общему мнению, итогового текста Высоцкого. Как бы ни понимать этот сюжет, там герой возвращается с того света, хотя распрекрасно мог там остаться, причем с максимальными удобствами, ведь перед ним распахнулись врата рая. То же самое – в одном из последних текстов ВВ: "Конечно, всплыть и не терять надежду". Это, что ли, выбор в пользу смерти?

В "Упрямце" выбор в пользу смерти вовсе не "оправдывается отвлеченно от какой бы то ни было сюжетной коллизии", то есть без привязок к физическому миру (зачем сужать тему до узко понятой сюжетности? Может возникнуть впечатление, что автору в очередной раз нужно любой ценой протащить свою идею, и он снова прибегает к натяжкам). Шаулов забыл начало стихотворения Высоцкого? Так я напомню:

Зачем иду на глубину –
Чем плохо было мне на суше?

Там, на земле, – и стол и дом,
Там – я и пел и надрывался;
Я плавал все же – хоть с трудом,
Но на поверхности держался.

Линяют страсти под луной
В обыденной воздушной жиже, –
И я вплываю в мир иной:
Тем невозвратнее – чем ниже.

Что это, как не бегство от жизни? Нужно ли привлекать Бёме с Силезиусами, Кузанских с Полонскими, Гётев с Шиллерами и прочими достойными господами, чтобы понять это? Нужно ли, наконец, знать финальную строфу, чтобы увидеть то очевидное, что есть в тексте Высоцкого до нее?

А метафизика за бегством из жизни, конечно же, есть. Как и за всяким непосредственным проявлением жизни. Только ведь не любая, вот в чем дело. То есть метафизика с физикой должны сочетаться. Так же как и толкование с толкуемым текстом. А иначе получается сплошная фантастика, причем ненаучная. И никакой метафизики.

(Далi буде)