“Охота на волков”. Переклички (III)
Jun. 26th, 2013 06:26 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
about_visotsky01В следующей цитате, помимо литературной переклички, есть и об образах волка из других сфер – фольклора, геральдики.
2002 год. С.Свиридов:
И вторая цитата из этой работы:
1999 год. Р.Хмелинская:
“Наверное, самым ярким образом-символом творчества В.Высоцкого стали волки.
Волк всегда был достаточно опасным хищником, приносящим человеку, несмотря на свою осторожнось и даже трусость, ощутимый вред, – поэтому постоянно испытывал и испытывает на себе разнообразные способы истребления (недаром уже к началу века [ХХ века. – Л.Т.] большое число волков оставалось только в России и Норвегии). В народных поверьях волк олицетворяет нечистую силу ночного мрака, вообще враждебных сил природы (недаром у славян вампир – вурдалак / волкулак / вовкулак принимает облик влка). В геральдической традиции волк – символ злости, прожорливости, жадности. Характерно, что Плавт в своем крылатом изречении для выражения крайнего эгоизма ("Человек человеку – волк") прибегнул к образу именно этого животного. В русском языке для обрисовки угрюмого, враждебного вида кого-либо существует фразеологизм смотреть волком. В русском устном народном творчестве волк обычно является персонажем глупым, жадным, всегда обманутым. И у В.Высоцкого встречается реальный, решенный в фольклорно-песенном ключе образ волка <...>. Вопреки силе традиции, в <...> стихотворении "Охота на волков" <...> волки выступают необычайно мощным, экспрессивным, своеобразно опоэтизированным символом, эталоном независимости, протеста, борьбы, сильной, неподвластной обстоятельствам личности. <...> В представлении о волке как о положительном образе, способном выразить внутренний мир свободолюбивого человека, проступает еще одна ипостась волка: у многих народов Евразии образ зверя связан с кольтом предводителя боевой дружины, бога войны, родоначальника племени. Подобное понимание волка встречается и раньше. Например, у С.Есенина волк не только отважный борец, но и существо, близкое по духу поэту: "О, привет тебе, зверь мой любимый! // Ты недаром даешься ножу. // Как и ты – я, отвсюду гонимый, // Средь железных врагов прохожу" ("Мир таинственный, мир мой древний..."). В поэме Г.Гейне "Германия. Зимняя сказка" лирический герой выражает свое кредо поэта и бунтаря перед волками, в которых видит родственную душу сильной и смелой личности, а не бездеятельных филистеров: "Сограждане волки! <...> Я ваш! И волчий зуб у меня, // И сердце волчьей закалки! // Я тоже волк и буду всегда // По-волчьи выть с волками"”.
(Хмелинская Р. Поэтический мир Высоцкого: реалии, образы, символы // Мир Высоцкого. Вып. III. Т.1. – М., 1999. С. 69-70).
“Наверное, самым ярким образом-символом творчества В.Высоцкого стали волки.
Волк всегда был достаточно опасным хищником, приносящим человеку, несмотря на свою осторожнось и даже трусость, ощутимый вред, – поэтому постоянно испытывал и испытывает на себе разнообразные способы истребления (недаром уже к началу века [ХХ века. – Л.Т.] большое число волков оставалось только в России и Норвегии). В народных поверьях волк олицетворяет нечистую силу ночного мрака, вообще враждебных сил природы (недаром у славян вампир – вурдалак / волкулак / вовкулак принимает облик влка). В геральдической традиции волк – символ злости, прожорливости, жадности. Характерно, что Плавт в своем крылатом изречении для выражения крайнего эгоизма ("Человек человеку – волк") прибегнул к образу именно этого животного. В русском языке для обрисовки угрюмого, враждебного вида кого-либо существует фразеологизм смотреть волком. В русском устном народном творчестве волк обычно является персонажем глупым, жадным, всегда обманутым. И у В.Высоцкого встречается реальный, решенный в фольклорно-песенном ключе образ волка <...>. Вопреки силе традиции, в <...> стихотворении "Охота на волков" <...> волки выступают необычайно мощным, экспрессивным, своеобразно опоэтизированным символом, эталоном независимости, протеста, борьбы, сильной, неподвластной обстоятельствам личности. <...> В представлении о волке как о положительном образе, способном выразить внутренний мир свободолюбивого человека, проступает еще одна ипостась волка: у многих народов Евразии образ зверя связан с кольтом предводителя боевой дружины, бога войны, родоначальника племени. Подобное понимание волка встречается и раньше. Например, у С.Есенина волк не только отважный борец, но и существо, близкое по духу поэту: "О, привет тебе, зверь мой любимый! // Ты недаром даешься ножу. // Как и ты – я, отвсюду гонимый, // Средь железных врагов прохожу" ("Мир таинственный, мир мой древний..."). В поэме Г.Гейне "Германия. Зимняя сказка" лирический герой выражает свое кредо поэта и бунтаря перед волками, в которых видит родственную душу сильной и смелой личности, а не бездеятельных филистеров: "Сограждане волки! <...> Я ваш! И волчий зуб у меня, // И сердце волчьей закалки! // Я тоже волк и буду всегда // По-волчьи выть с волками"”.
(Хмелинская Р. Поэтический мир Высоцкого: реалии, образы, символы // Мир Высоцкого. Вып. III. Т.1. – М., 1999. С. 69-70).
2002 год. С.Свиридов:
“Поэтические совпадения ОХОТЫ со стихотворением Есенина "Мир таинственный..." заметны без труда:
- волк-герой: разными путями и в разной мере оба автора отождествляют человека (и себя) с загнанным зверем;
- сужающееся пространство – причем в характерном поэтическом воплощении: как охотничий загон;
- особо отметим мотивы сжатия – сужения – удушья и ущерба, которые находятся у Есенина в той же специфической связи, что и у Высоцкого: "Вот сдавили за горло деревню // Каменные руки шоссе"; "Стынет поле в тоске волоокой // Телеграфными столбами давясь"; "Жилист мускул в дьявольской выи"; "... зажимая в тиски облав". Сравним также: "Я, как вы, у людей в загоне" ("Кобыльи корабли"); "Режет серп высокие колосья, как под горло режут лебедей" ("Песнь о хлебе"). Образная связка настигающая погоня – удушье есть и в есенинском "Сорокоусте":
(Свиридов С. Конец охоты // Мир Высоцкого. Вып. VI. – М., 2002. С. 129).
- волк-герой: разными путями и в разной мере оба автора отождествляют человека (и себя) с загнанным зверем;
- сужающееся пространство – причем в характерном поэтическом воплощении: как охотничий загон;
- особо отметим мотивы сжатия – сужения – удушья и ущерба, которые находятся у Есенина в той же специфической связи, что и у Высоцкого: "Вот сдавили за горло деревню // Каменные руки шоссе"; "Стынет поле в тоске волоокой // Телеграфными столбами давясь"; "Жилист мускул в дьявольской выи"; "... зажимая в тиски облав". Сравним также: "Я, как вы, у людей в загоне" ("Кобыльи корабли"); "Режет серп высокие колосья, как под горло режут лебедей" ("Песнь о хлебе"). Образная связка настигающая погоня – удушье есть и в есенинском "Сорокоусте":
Скоро изморозь известью выбелит
Тот просёлок и эти луга.
Никуда нам не скрыться от гибели,
Никуда не уйти от врага.
Вот он, вот он с железным брюхом,
Тянет к глоткам равнин пятерню”.
Тот просёлок и эти луга.
Никуда нам не скрыться от гибели,
Никуда не уйти от врага.
Вот он, вот он с железным брюхом,
Тянет к глоткам равнин пятерню”.
(Свиридов С. Конец охоты // Мир Высоцкого. Вып. VI. – М., 2002. С. 129).
И вторая цитата из этой работы:
“Еще один источник мотивов ОХОТЫ, связанный с театральными работами Высоцкого, – это стихи Семена Гудзенко "Перед атакой". В 1968 году автор "Охоты на волков" играл роль Гудзенко в поэтическом спектакле "Павшие и живые" <...>. Стихотворение "Перед атакой" входило в роль, и Высоцкий часто читал его на своих авторских концертах:
<...>
Удивительно, но Высоцкий взял из текста Гудзенко больше не для своих "военных" песен, а для ОХОТЫ:
- образ загнанного зверя (вернее, человека-зверя) [в сноске указано, что эту перекличку первым отметил Е.Канчуков. – Л.Т.];
- направленное пространство – у Гудзенко оно как бы сфокусировано на человеке, который под прицелами врагов испытывает ни с чем не сравнимое чувство уязвимости и обнаженности: "За мной одним идет охота", "я притягиваю мины". <...>
Еще два мотива Гудзенко, перешедшие в ОХОТУ:
- неодолимая влекущая сила: "И нас ведет через траншеи // Окоченевшая вражда...";
- комплекс мотивов горло, шея – телесный ущерб: "... Вражда, // Штыком дырявящая шеи"; можно сказать, это эмоциональный пик стихотворения "Перед атакой". <...>
Еще один мотив стихов "Перед атакой" – смерть ближнего [в сноске: "Ближнего в обоих возможных смыслах: смерть друга и смерть рядом". – Л.Т.] – был несколько раз использован Высоцким, <...> в обеих "Охотах"...”.
(Там же. С. 130, 131, 132).
Когда на смерть идут – поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою –
час ожидания атаки.
снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв –
и умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо...
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою –
час ожидания атаки.
снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв –
и умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо...
<...>
Удивительно, но Высоцкий взял из текста Гудзенко больше не для своих "военных" песен, а для ОХОТЫ:
- образ загнанного зверя (вернее, человека-зверя) [в сноске указано, что эту перекличку первым отметил Е.Канчуков. – Л.Т.];
- направленное пространство – у Гудзенко оно как бы сфокусировано на человеке, который под прицелами врагов испытывает ни с чем не сравнимое чувство уязвимости и обнаженности: "За мной одним идет охота", "я притягиваю мины". <...>
Еще два мотива Гудзенко, перешедшие в ОХОТУ:
- неодолимая влекущая сила: "И нас ведет через траншеи // Окоченевшая вражда...";
- комплекс мотивов горло, шея – телесный ущерб: "... Вражда, // Штыком дырявящая шеи"; можно сказать, это эмоциональный пик стихотворения "Перед атакой". <...>
Еще один мотив стихов "Перед атакой" – смерть ближнего [в сноске: "Ближнего в обоих возможных смыслах: смерть друга и смерть рядом". – Л.Т.] – был несколько раз использован Высоцким, <...> в обеих "Охотах"...”.
(Там же. С. 130, 131, 132).
(Далi буде)
